Малыш Николя на переменках - Рене Госинни

– Не то что мой, – сказала мама Альцеста, – мой нервничает, только если не покушает.

– А я, – сказала мама Клотера, – считаю, что их слишком перегружают в школе. Это просто безумие; мой совершенно не в состоянии это выдержать. В наше время…

– О! Ну не знаю, моя дорогая, – сказала мама Аньяна, – моему всё даётся очень легко, но это, конечно, зависит от ребёнка. Аньян, если ты не прекратишь плакать, я тебя отшлёпаю прямо при всех!

– Может быть, ему всё действительно легко даётся, моя дорогая, – ответила мама Клотера, – но, как мне кажется, у вашего бедного малыша не всё в порядке с нервами, а?

Маме Аньяна не понравилось то, что ей сказала мама Клотера, но, прежде чем она успела ответить, опять пришла та тётенька в белом и сказала, что сейчас мы начнём и чтобы нас раздели. Тут Аньяну стало совсем плохо. Мама Аньяна закричала, мама Клотера засмеялась, и пришёл доктор.

– Что тут происходит? – спросил доктор. – Каждый раз, когда у меня утром эти школьные осмотры, это что-то ужасное! Спокойно, дети, а то я пожалуюсь вашим учителям и вас накажут. Раздевайтесь, и быстро!

Мы разделись, и это было чудно, что мы стояли тут голые у всех на виду. Каждая из мам разглядывала ребят, которые были с другими мамами, и у всех мам были такие лица, как у моей мамы, когда она покупает рыбу и говорит продавцу, что она у него несвежая.

– Хорошо, дети, – сказала тётенька в белом, – пойдёмте в соседнюю комнату, доктор сейчас вас осмотрит.

– Я не хочу без мамы! – закричал Аньян, на котором из одежды были только очки.

– Ладно, – кивнула тётенька в белом. – Мадам, вы можете зайти вместе с ним, но постарайтесь его успокоить.

– Ах! Извините, – сказала мама Клотера. – Если эта дама может зайти вместе со своим сыном, я не понимаю, почему бы и мне не зайти вместе с моим!

– А я хочу, чтобы Альбер тоже пришёл! – закричал Жоффруа.

– Да ты просто кретин! – сказал Эд.

– Ну-ка повтори, – сказал Жоффруа, и тут Эд стукнул его по носу.

– Альбер! – закричал Жоффруа, и шофёр прибежал одновременно с доктором.

– Это невероятно! – воскликнул доктор. – Пять минут назад плохо было одному, теперь у другого кровь идёт из носа. Не диспансер, а поле битвы!

– Угу, – сказал Альбер, – я отвечаю за этого парня, так же как и за машину. Мне бы хотелось вернуть их обоих шефу без повреждений. Ясно?

Доктор посмотрел на Альбера, открыл рот, но тут же его закрыл и впустил нас в свой кабинет вместе с мамой Аньяна.

Доктор начал с того, что всех нас взвесил.

– Давайте, – сказал доктор. – Сначала ты. – И он показал на Альцеста, который попросил, чтобы ему дали доесть булочку с шоколадом, потому что у него больше не было карманов, куда можно было бы её положить.

Доктор вздохнул, велел мне встать на весы и стал ругать Жоакима, который поставил туда ещё и свою ногу, чтобы я казался тяжелее. Аньян не хотел взвешиваться, но его мама пообещала ему полно всяких подарков, и тогда Аньян пошёл, но весь ужасно дрожал, а когда его взвесили, он, рыдая, бросился в объятия своей мамы. Руфюс и Клотер хотели взвеситься вместе, чтобы было посмешнее, и, пока доктор их ругал, Жоффруа двинул ногой Эду, чтобы отомстить за тот удар по носу.

Доктор рассердился и сказал, что ему это надоело, что если мы будем продолжать валять дурака, то он всем поставит клизму и что ему следовало стать адвокатом, как советовал его отец. Потом доктор заставил нас высунуть язык, послушал нам грудь своей трубкой, попросил покашлять и отругал Альцеста за крошки.

И после этого доктор усадил нас за стол, дал нам бумагу и карандаши и сказал:

– Дети, можете рисовать всё, что придёт вам в голову, но я вас предупреждаю: первому же, кто начнёт безобразничать, я всыплю так, что он этого долго не забудет!

– Только попробуйте, и я позову Альбера! – закричал Жоффруа.

– Рисуй! – закричал доктор.

Мы принялись за работу. Лично я нарисовал шоколадное пирожное, а Альцест – рагу по-тулузски. Это он сам мне сказал, потому что с первого взгляда можно было и не догадаться. Аньян нарисовал карту Франции со всеми департаментами и их главными городами. Эд и Мексан нарисовали ковбоев на лошадях. Жоффруа нарисовал за́мок и кучу автомобилей вокруг него и написал: «Мой дом». Клотер ничего не нарисовал, потому что сказал, что его не предупредили и он не подготовился. Ну а Руфюс нарисовал совершенно голого Аньяна и написал: «Аньян – любимчик». Аньян это увидел и начал плакать, а Эд закричал:

– Мсье! Мексан списывает!

Это было здорово, мы все разговаривали и смеялись, Аньян плакал, Эд и Мексан дрались, а потом пришли мамы и Альбер.

Когда мы уходили, доктор молча сидел в самом конце стола и тяжело дышал. Тётенька в белом принесла ему стакан воды и какие-то таблетки, а доктор всё рисовал револьверы.

Он просто сумасшедший, этот доктор!

Директор сказал, что провожает нас с огромным волнением и уверен, что мы разделяем его волнение, и что он желает нам очень хорошо провести каникулы, потому что в начале нового учебного года будет не до шуток, надо будет приниматься за работу, и на этом раздача призов закончилась.

Это была потрясающая раздача призов. Мы все пришли утром в школу со своими папами и мамами, которые разодели нас, как клоунов. На нас были синие костюмы, белые рубашки из блестящей материи, такой же, как на папином красно-зелёном галстуке, который мама купила папе и который папа никогда не надевает, чтобы не испачкать.

Аньян – он просто ненормальный. На нём были белые перчатки, и нас всех это ужасно развеселило, кроме Руфюса, который сказал, что его папа – он полицейский – тоже часто носит белые перчатки и в этом нет ничего смешного. Ещё у нас были склеенные волосы (у меня обычно торчат вихры), чистые уши и подстриженные ногти. Короче, все выглядели классно.