На прощанье я скажу - Джонатан Троппер

Он выдвигает верхний ящик и достает сложенный листок бумаги. Это распечатка письма, адресованного ему.

от: Шиобан С.

кому: Сильверу

тема: Я тебя люблю.

Только что приземлилась в Галуэее и уже страшно по тебе скучаю. Скучаю по твоей улыбке, тихому спокойному голосу, твоим прикосновениям. Последние недели были сном, который хотелось продлить на всю жизнь. Я уже не думала, что смогу вот так влюбиться, но это произошло, и это наполняет меня радостью, но и глубокой печалью, что я не могу просто собрать чемодан и перебраться в Штаты, чтобы быть с тобой. Сейчас мое место здесь, рядом с мамой и Изабель, точно так же, как твое — там. И ничего не остается, кроме как жить в ожидании этих приездов раз в год, и молиться, чтобы наши жизненные ситуации поскорее разрешились и позволили нам что-то большее. Спасибо тебе за самый прекрасный месяц в моей жизни.

С любовью, Шиобан

Он знает это письмо наизусть. Как иначе — он сам его написал. Когда живешь один, нужно как-то подстраховаться. Он мог бы попасть под автобус, утонуть в бассейне либо умереть от сердечного приступа или, к примеру, от аневризмы. И тогда его родителям придется перебрать все его жалкие пожитки, а если такое случится, он обязан сделать так, чтобы они поняли, что он не был так одинок, как кажется.

Он достал блокнот и ручку, потом другую, наконец-то пишущую. На секунду задумывается и составляет для себя список необходимых дел.

1. Стать хорошим отцом.

2. Стать хорошим человеком.

3. Влюбиться.

4. Умереть.

Список кажется вполне простым и, может даже, благородным в своей простоте. Но не без загвоздок. Он может посвятить себя Кейси и почти уверен, что со смертью тоже все само собой разрешится. А вот номера два и три вызывали явные затруднения. Теоретически возможно, но без практического опыта за плечами. Сильвер понятия не имеет, с чего же тут начать.

Когда знаешь, что умираешь, все наконец по-настоящему проясняется. Будто с глаз сняли пыльную пелену Будто прокопченный мир оттерли до блеска, и все обрело выпуклость и резкость, укоротило поток сознания и разом направило его по разным каналам, превращая мозг в котелок свободных ассоциаций.

Он лежит в кровати и изучает ногти на руках. Он всегда считал, что они гладкие, а теперь видит, что они иссечены тонкими продольными бороздками, каждая из которых образует как будто узенькую полочку на поверхности ногтя, наподобие алмазной грани. Он грыз их много лет и никогда не замечал, какие они большие.

Лампы в стандартном светильнике в центре потолка издают тихое, но явное жужжание, звучащее, как первые такты детского хора, запевающего «We Don't Need No Education». В детстве, когда родители уходили, няня, какая-то соседка-старшеклассница, слушала эту пластинку на отцовском стерео. Еще долго после часа, когда он бы должен спать, он лежал с открытыми глазами и представлял, что она назвала толпу друзей, и теперь вся эта орава подростков сидит внизу, в гостиной, и подпевает. Он был слишком мал, чтобы сообразить, что это запись и у поющих детей британский акцент… У няни — имени он не помнит — были белокурые волосы в рыжину, немножко веснушек на носу, и ее лодыжки всегда вызывали у него то, что можно счесть его первыми недостойными фантазиями… Он во всех подробностях помнит, каково это было — лежать в той кровати, в доме его детства, одеяло в сине-красную полоску натянуто до подбородка, от ковра после уборки уютно пахнет прелью, радиатор выстукивает свою азбуку Морзе, внизу, в коридоре, под ногами родителей успокаивающе поскрипывают половицы, убаюкивающий гул их голосов, жалобный плач козодоя «Теодора, Теодора!», будящий его каждое утро, большая пластмассовая люстрашар, свисавшая с потолка, — когда случился долгий период увлечения Брюсом Ли, он вечно задевал ее нунчаками… Виктор Королла, живший в соседнем доме, научил его обращаться с нунчаками. Он был на три года старше, заикался, имел коллекцию порно открыток и мускулы, за которые Сильвер отдал бы все на свете. Он очень средненько крутил нунчаки, воровал бейсбольные карточки в магазине дешевых товаров и был обладателем первого в районе видеомагнитофона. У него было только два фильма: «Звездные войны» и «Бриолин», и Сильвер по сей день помнит их оба наизусть… Кстати, о памяти — он чувствует, как тихо бьется под сложенными на груди руками сердце. Он выстукивает пару джазовых пассажей на слабую долю и представляет свою изношенную аорту, которая с каждым ударом понемножку рвется все дальше, раздувшиеся, как у шара, наполненного водой, стенки медленно разбухают до той самой критической точки.

Он вскакивает с кровати с новой энергией, не счастливый, не несчастный, но в такой гармонии со Вселенной, какой не знавал прежде.

В душе он блаженно подставляет голову под струю воды. Он наслаждается ароматной пеной шампуня, гладкостью плеч, картинкой, вырезанной в куске мыла «Ирландская весна». Он с нежностью взирает, как его утренняя эрекция нехотя уходит, потом закрывает глаза и на всю катушку включает горячую воду, проникающую в каждую пору, покуда в какой-то момент она не заканчивается.

— С тобой явно что-то не то, — сообщает Оливер. — Согласись уж на эту чертову операцию.

— Не наседай, — говорит Джек, — он же только из больницы.

— Он не имел права покидать больницу.

— Ты сам привез его домой, кретин.

— Я бы этого в жизни не сделал, если бы ты мне сказал про его состояние.

— Это была информация для ограниченного круга лиц.

— Придурок!

— Кретин!

И далее в том же духе. Утро, на небе ни облачка, и они восседают на своих обычных местах у бассейна, совсем как всегда, как будто мир не перевернулся вверх дном. Инерция этого места всегда немного сбивала с толку. Время здесь будто замирает, при том что они продолжают стареть с бешеной скоростью.

Через несколько шезлонгов от них Бен Эйснер, безработный банкир, мажет грудь маслом для загара. У него был короткий миг славы после истории, когда он с пивной кружкой набросился на бойфренда своей бывшей жены — им случилось коротать вечер в одном и том же баре. Но потом адвокаты ухватились за это дело, и теперь он весь в долгах из-за попыток отвоевать хоть какие-то родительские права на своих троих детей, и про славу говорить уже не приходится. Он либо проводит дни в суде, либо ищет работу в сфере, в которой ей уже и не пахнет, и трудно сказать, что заставляет его вставать с кровати по утрам.

— Ну, — спрашивает Джек. — Каков план?

— Собираюсь навестить Кейси, — отвечает он.

— Она на тебя злится?

Вообще-то Сильвер толком не знает. Кейси и Дениз не проявлялись с тех пор, как он сбежал из больницы, но это и не показатель — они и так-то ему никогда не звонили.

— У нее есть проблемы посерьезней, — говорит он.