На прощанье я скажу - Джонатан Троппер

— Типа?

— Она беременна.

На этом месте оживляется Оливер.

— Давно?

Он выпрямляется в своем шезлонге, жирное пузцо складывается в несколько животиков поменьше, формой напоминающих знак бесконечности. Кто мы есть, думает про себя Сильвер, мясо, которое никто не хочет съесть.

— Не знаю. Она рассказала мне пару-тройку дней назад.

Слева от них сидят Эдди Бэнкс и Ион Кесслер, оба все еще зализывают раны от недавних разводов. Эдди получает алименты со своей жены, она биржевой брокер, а Ион все еще работает на тестя — так себе история, но вполне в духе обитателей «Версаля». Оба проводят запредельное количество времени со своими смартфонами, бесконечно проверяя разные сайты знакомств, и страшно радуются женщинам, ответившим тем улучшенным версиям себя, которые они выложили в интернете.

— Ни фига себе, — восклицает Джек. — Беременна? Хотелось верить, что эти детки с годами становятся умнее.

— Говорит гордый отец Эмилио Иисуса Бэйкера.

— Иди ты, Оливер. У нее стояла спираль.

— Видимо, она не устояла перед твоей спермой. Была съедена, как кислотой. Хорошо еще, ты ее не в голову поимел.

— Если бы, — бурчит Джек.

— Она будет делать аборт? — спрашивает Оливер Сильвера.

— Думаю, да, — отвечает он.

Нет никаких причин считать, что у нее изменились планы, и все же, произнося это, он ощущает укол сомнения, легкую грусть, которая еще не обрела четких очертаний.

В три года Кейси засыпала, держа Сильвера за руку, как плюшевого мишку. Он ложился с ней рядышком, ее маленькие ручки обвивали его руку, пальцы играли с волосками на запястье, и он слушал, как успокаивается ее дыхание, когда закрываются глаза. Он лежал так еще долго после того, как она засыпала. Не хотел высвобождать руку, уже тогда понимая, что очень скоро она подрастет и больше не будет вот так за него держаться, и даже не вспомнит, что когда-то это было. Но потом он все же осторожно выскальзывал и отправлялся в их с Де-низ спальню, где она уже лежала в постели и читала книжку, надев очки в черной пластмассовой оправе, которые делали ее похожей на сексапильную секретаршу из порнофильма. И она откидывала одеяло, впуская его, иногда она была голой, иногда — нет, но он, пожалуй, никогда по-настоящему не ценил этого редчайшего чистого счастья вот так перебираться из одной теплой кровати в другую.

Джек и Оливер изумленно пялятся на него.

— Я что, сказал все это вслух? — Сильвер.

— Кажется, твой внутренний монолог вырвался наружу, — Оливер.

— На тебя нашло. Поговорил сам с собой, — Джек.

— Черт.

— Ты был очень красноречив, — Оливер.

— И под «красноречивым» подразумевается «адски депрессивный», — Джек.

Только что появился Дэн Харкурт. Он прихрамывает в своей космического вида наколенной шине. В колледже он играл в баскетбол и никак не желает расстаться с призраками прошлого, все ходит в парк погонять мяч с молодняком, который терпит сорокашестилетнего пердуна, потому что тот платит за выпивку. В один прекрасный не слишком далекий день он резко подпрыгнет для броска (он уже лет десять как не играет у кольца), последняя истертая связка, что держит на месте его порядком истерзанное колено, порвется, и он со всей дури грохнется на асфальт и пожалеет, что не переключился на гольф.

Прибывает первая стайка студенток, они порхают вокруг шезлонгов с воздушной грацией, все как одна со стройными бедрами и пухлыми попками, еще достаточно юные, чтобы быть их дочерьми, и достаточно взрослые, чтобы они почувствовали себя еще более жалкими, чем обычно.

— Сейчас заплачу, — произносит Сильвер.

— Пожалуйста, не надо, — просит Джек. — Умоляю.

Дениз и Кейси живут в Норт-Пойнте, милом, но довольно типовом районе в северной части, с кривыми улочками и почти без тротуаров, в маленьком красного кирпича георгианском доме. Он зарос бородой взбирающегося по стене плюща, с которой, как это всегда бывает с бородами, дом выглядит так, будто воспринимает себя чересчур серьезно.

Рич открывает входную дверь, вид у него не слишком довольный. У него в пригороде Элмсбрука, недалеко от больницы, имеется домик поменьше, но около двух лет назад он переехал к Дениз с Кейси, взяв на себя все счета и расходы. Такой степени серьезности намерений и высот оптимизма Сильверу никогда не понять.

— Сильвер, — произносит Рич.

Люди, стоит им только получше узнать Сильвера, начинают произносить его имя с некоторой ноткой усталости в голосе. Дело не в произношении, а скорее в интонации. Раньше Рич не переступал этой черты фамильярности, но теперь, очевидно, все же переступил. Сильвер испытывает ощущение потери. Рич был последним человеком в этом доме, который к нему хорошо относился.

— Привет, Рич.

— Нельзя вот так запросто покидать больницу.

— У меня смягчающие обстоятельства.

— Ты можешь умереть.

— Не сейчас.

Рич качает головой, не одобряя его беспечное пренебрежение медицинской наукой. Если бы он хорошенько подумал, то, несомненно, пришел бы к выводу, что смерть Сильвера очень даже улучшит его собственную жизнь, но Рич, который чуть не двадцать лет спасает чужие жизни, не мыслит в подобном ключе.

Он все еще стоит на пороге, загораживая вход, и Сильвер остро сознает разницу их положения — на крыльце дома, в семье, во Вселенной.

— Я могу ее увидеть?

— Которую из?

— Обеих, — на секунду задумывается. — Все равно кого.

— Сейчас не самый подходящий момент.

— Поэтому-то я и здесь, Рич.

— Знаю. Но они… как раз в процессе решения в данный момент. Давай, Кейси позвонит тебе попозже.

— Позже я могу умереть.

Рич открывает рот, но не может вымолвить ни слова. Сильвер поставил его в тупик. Оказывается, и врачи притормаживают, думает Сильвер.

Рич выглядит усталым, у него со вчерашнего дня добавилось седых волос. Ему жениться через несколько недель. Ему бы общаться с флористами, устроителями вечеринки, заказывать угощение или же, что еще вероятнее, издавать возгласы одобрения и поддержки, покуда его Дениз управляется с логистикой. Вместо этого он имеет дело с беременной будущей падчерицей, невестой в истерике, а теперь еще и с ее не вполне уравновешенным бывшим мужем. Сильверу уже почти жаль его. Но тут он вспоминает, что женится Рич на его бывшей жене и сейчас защищает от него его собственную дочь, и чувствует, как в нем закипает гнев.

— Рич, — произносит он.

— Да, Сильвер.

— Ты хороший парень. Ты спишь с единственной женщиной, которую я когда-либо любил, и это создает определенную неловкость между нами, потому что иногда, когда я разговариваю с тобой, я представляю, как ты трахаешь ее, представляю, что она стонет так, как стонала, когда трахал ее я, и тогда я представляю, как трахаю ее, и я начинаю ревновать и сильно расстраиваюсь и из последних сил надеюсь, что у тебя маленький член и что, когда она лежит под тобой, она думает обо мне. Невозможно столько лет заниматься сексом с человеком и потом так или иначе не ассоциировать его с сексом вообще, понимаешь, о чем я?