Война "невидимок". Последняя схватка - Николай Шпанов

— Начнем в том же порядке, как вы излагали свои успехи. Бумаги Бураго без него самого стоят не больше вот этого чистого блокнота. Их некому расшифровать.

— Я полагал, что у немецких ученых лучшие мозги…

— Не прикидывайтесь простаком, Вольф! Вы повели дело так, что сам Бураго — труп; ни одного из его помощников у вас нет. И это вы называете успехом?

— Моя задача — дать вам точную копию его расчетов. Остальное — дело физиков. Не в моих силах разъяснить им то, чего они не понимают. Я не ученый…

— Если бы вы что-нибудь понимали в физике, то от вашей самоуверенности не осталось бы и следа… А дело этого простака Найденова и его изобретение?! Не вам ли было поручено перехватить его еще тогда, когда он был здесь, когда война не так мешала работе, когда грудные дети могли заниматься диверсиями? А что сделали вы?! Упустили его на «Клариссе» из-за какого-то наивного маскарада.

— Я не виноват в том, что ваши работники никуда не годятся. На одну доску с нами вы ставите таких, как Майерс, которому нельзя даже открыть истинного смысла поручения. А результат? Ему удалось заманить Найденова на остров, но когда мы наконец узнали об этом, Найденов уже сделал почти все, зачем туда явился…

По мере того как шла беседа, обида на лице капитана сменялась выражением несвойственной ему растерянности. Фюрстенберг рычал все более гневно:

— Переходим к острову Туманов. В чьих он руках? Я вас спрашиваю: кто хозяйничает там? Союзники! Это и есть ваш успех?

— Я не отвечаю за бездарность людей, не сумевших удержать то, что я поднес им на блюде.

— Но вы отвечаете за то, что дали старому колпаку Фальку обмануть себя. Он свел на нет все наши усилия в подготовке бактериологической войны. Это вы тоже называете своей победой? Дальше: Житков!

— Он убран.

— Вы уверены?

— Как в том, что вижу вас.

— А если я скажу, что похищением Житкова, осуществленным ценой провала ряда наших людей, в действительности руководила чужая контрразведка?

— Житков был взят нами и нами же уничтожен, — упрямо повторил Витема.

— Не могу понять, Вольф, откуда пошла ваша слава первоклассного агента? Вас водят за нос, как слепого котенка. Щелчок получили мы, а не вражеская разведка. Житков был спрятан ею! Теперь он у себя на родине.

Витема отер вспотевший лоб.

— Не будь я уверен в том, что вы одурачены, я заподозрил бы вас в двойной игре! — грубо выкрикнул Фюрстенберг. — И если бы за вас не заступились ваши прежние начальники, я попросту уничтожил бы вас, Вольф. Теперь вы понимаете, что конфискация вашего капитала — первая мера?

— Но это — плод всей жизни…

— Зачем он вам, если и сама ваша жизнь под вопросом? — Фюрстенберг издевательски усмехнулся. — Вы должны реабилитировать себя. Вы отправитесь в Эйре. Свяжетесь там с нашим послом. Вас переправят в Англию. Там готовят отправку в Норвегию большой партии оружия, предназначенного партизанам. Экспедиция должна собрать около себя наиболее активные силы норвежской эмиграции. К ней привлечен русский, Найденов. «Пастор» Зуденшельд отправится в Норвегию для приемки оружия. Его вы уберете немедля. За ним — очередь Найденова. На этот раз Найденов должен быть взят. Если вы его упустите… — Фюрстенберг сделал выразительный жест, от которого Витеме стало не по себе. — Теперь вторая задача: уничтожить Житкова.

Губы Витемы двигались так, словно их сводило холодом:

— Недалек день, когда вы сами пожелаете снять арест с моего счета.

— Если вы вернетесь с победой, сумма счета будет удвоена. Если нет… То, что я нашел время для этого разговора, должно убедить вас: мне не до шуток.

— Польщен вашим вниманием… — пробормотал Витема, и ему показалось, что это прозвучало насмешливо.

Он вышел из кабинета сгорбившись. Но, покидая квартиру дантиста, снова зашагал с обычной выправкой. Шел легко, уверенно. Лицо его было непроницаемо. Глаза скользнули по физиономии звероподобного слуги. «Вот такой, как этот, всадит мне пулю в затылок», — подумал он и с невольной поспешностью захлопнул за собою дверь.

Как всегда после обеда, который в пансионе миссис Дьюди подавали ровно в восемь, пастор перешел к столику с газетами и углубился в вечерние издания. Дождавшись, когда Найденов покончил с сыром, Зуденшельд отбросил газету и дружески положил руку на колено летчика.

— Итак, мой друг, — сказал он, — сегодня последний вечер, что мы проводим вместе.

— Уже уезжаете?

— Нет еще, но осторожность требует, чтобы мы не встречались с того момента, как вы приступите к подготовке экспедиции. Мы должны отплыть от берегов Англии в разное время, из разных пунктов, в различных направлениях. Чтобы никому и в голову не пришли, что мы идем в одно место.

— Но ведь нужно сговориться о месте встречи, об условных сигналах.

— Люди, которые будут руководить вашей отправкой, дадут точнейшие инструкции. Я верю: мы свидимся на берегах моей родины. — Зуденшельд взял руку Найденова и тихо засмеялся. — Пастор Сольнес!

— Как бы нам не запутаться, кто из нас настоящий!

Зуденшельд подошел к столу и выбрал бутылку вина. Внимательно прочел этикетку, посмотрел вино на свет. Темно-красный, почти коричневый блик упал ему на лицо.

— Англичане, кажется, предпочитают портвейн, а по мне, если уж нарушать обет трезвости, то только ради этого благороднейшего из вин! — Пастор высоко поднял рюмку и стал медленно наполнять ее густой маслянистой жидкостью. — Честное слово, боги на Олимпе наверняка пили именно малагу! — Он понюхал вино и с наслаждением пригубил. — Ну что же, Найденов, за счастливое плавание?!

— И за счастье плавающих!

— Да благословит Всевышний ваш корабль! — Зуденшельд медленно осушил рюмку. — И вас, мой дорогой друг!

— Автомобиль ждет вас, сэр, — раздался в дверях голос горничной.

Пастор поставил рюмку. Они пожали друг другу руки. Через несколько минут с маленьким глобтроттером в руке Зуденшельд сел в такси. Горничная, затворявшая за ним дверцу автомобиля, внимательно прислушивалась к тому, какой адрес назовет Зуденшельд шоферу. Но он только коротко бросил:

— Прямо!

Такси исчезло в темном провале улицы.

Отъехав на некоторое расстояние от пансиона, пастор приказал:

— Вокзал Ватерлоо.

У вокзала он отпустил такси и смешался с толпой у затемненного подъезда. Однако он не направился ни к кассам, ни на перрон, а пошел прямо в уборную. Через несколько минут из кабины, где заперся пастор в темном пальто и черной шляпе, вышел человек в светлом макинтоше и мягком дорожном кепи. В полумраке освещенного синими лампочками помещения сторож не обратил внимания на это превращение.