Повесть о советском вампире - Александр Слепаков

Он сделался мрачный. Раздражительный. Думал о своем, не делился. Разговаривал вообще мало. А как уходит, всегда пристегивает кобуру с пистолетом, а это он раньше редко делал. В основном в табельные дни.

«Вот опять его черти несут шататься по ночам. Идет, в окне промелькнул. Вампира пошел ловить, дурья голова! Прямо тебе так вампир на ручки и упадет. Ты его в каталажку, а тебе – медаль. Совсем сдурел на старости лет. Включить, что ли, что по телевизору показывают… Неспокойно на душе…»

Участковый из вечера в вечер следил за Иевлевой. И из вечера в вечер терял ее. Как он ее терял, было непонятно. Ведь он знал в селе каждый камень, каждую кочку. И он шел за ней, осторожно шел, она его точно не видела. Но… терял. Вдруг понимал, что она куда-то делась, нет ее и искать бесполезно. Как сквозь землю провалилась, как растворилась в темноте. Нет ее. И он не может ее защитить. Должен защитить и не знает как. А она худела изо дня в день. Становилась бледнее. Видно, Фролов ей спуску не давал, а скорее всего, и… Даже говорить не хочется. Но и так понятно, себя ведь не обманешь, вампир он и есть вампир. А она стала легкая, как перышко, тонкая…

От одной мысли о ней у участкового в голове мутилось, кровь приливала, сердце колотилось. Как у подростка. Тоскливо, тревожно. «И член стоит, как камень твердый, / И сердце ноет от тоски». Тьфу, ты, черт, набрался от этого алкоголика, поэта хренового, Пушкина недорезанного. Тоже ходит за ней по пятам. Она его жалеет, бутылку ему покупает, видно, что уважает, но вроде бы исключительно как поэта. Не как хахаля, а как творческую личность. Заботится, стихи выслушивает, слова восхищения и признания говорит не скупясь, но к себе не допускает. А может, ему и не нужно, может, ему как раз слова и бутылка нужней.

Алкоголиков участковый видел в своей жизни немало. Он хорошо понимал их. Поскольку природа сделала его небрезгливым, ему было легче им сочувствовать и даже жалеть, так как у них ведь выбора не было. Если им не помогут, они погибают. Если помогут, тоже часто погибают. Но самим перестать пить у них никогда не получается. Ори на них, сажай, бей – все это без толку.

Вот и сейчас он видел, как Иевлева вместе с этим поэтом идут по улице. Поэт втолковывал Иевлевой, что он по-настоящему великий, гениальный русский поэт, из чего следовало, что купленные перед закрытием в магазине две бутылки вина он уже успел выпить до конца.

Иевлева слушала его рассеянно и смотрела по сторонам, как будто искала кого-то. Они свернули в сторону реки, и там уже не было фонарей и было темно. Участковый зашел на веранду столовой, откуда был виден весь склон, ведущий к реке. Он наблюдал, как они идут по дороге, поэт машет, по своему обыкновению, руками, довольно длинными…

Потом оказалось, что поэт стоит один на дороге и рассеянно оглядывается, а ее нет. Только что была – и нет. Участковый быстро пересек поросший травой склон, поэт стоял на дороге и довольно растерянно оглядывался.

– Куда она пошла? – спросил участковый.

– Да вот я и сам думаю, куда она могла деться, – сказал поэт, – кругом же видно все.

– А ты повнимательнее не мог смотреть? – спросил участковый, хотя он и сам не мог понять, куда она делась.

– Женщина, – сказал поэт, – появляется и исчезает, как вдохновение.

– Вдохновение, – повторил участковый, – высосешь бутылку – вот тебе и вдохновение, молчал бы уж.

На краю дороги росли кусты, но они были слишком редкие, чтобы за ними спрятаться.

– Что вы знаете о вдохновении? – воскликнул поэт. – Вы – человек в галифе.

– Где ты видел калифе? Обычные брюки! – удивился участковый.

– Человек на службе одет в галифе, – продекламировал поэт. – Даже если это не галифе, но суть остается сутью. Галифе – это суть.

Участковый давно не слушал его. Он бежал дальше по склону, за дорогу, мимо гаражей. Ему показалось, что там мелькнули две человеческие фигуры. Но то ли ему показалось, то ли он бежал недостаточно быстро, но он никого не нашел, ничего там не заметил, а дальше был опять гладкий склон, довольно ярко освещенный луной, на котором никто не мог скрыться. «Провалилась как сквозь землю!» – пронеслось в голове.

И у него опять возникло то же чувство беспомощности, которое он пережил тогда в доме Фролова, когда они вернулись в комнату, где буквально секунду назад был Фролов и эта женщина, и – никого не нашли. Чувство беспомощности перед очевидным абсурдом. Отвратительное ощущение неправдоподобия происходящего, когда кажется, что ты спишь и все это происходит во сне, но ты знаешь, что ты не спишь и что это не кошмар из сна, а все происходит наяву…

Он будет ходить остаток ночи по селу, будет искать ее, но опять не найдет и вернется под утро домой, отупевший от усталости, тоски и беспокойства.

А поэт вернется в общежитие, и будет читать там стихи студенткам и пить вино, и, в конце концов, заснет на какой-то кровати под чужие разговоры, под звуки гитары, под скрип открываемой и закрываемой двери, под звуки шагов по деревянному полу.

В общем и целом социальную обстановку на хуторе Усьман на фоне появления вампира следовало признать удовлетворительной. Никаких чрезвычайных происшествий, кроме вышеописанных, замечено не было. Жизнь шла своим чередом, одним из проявлений ее была массовая уборка огурцов. Огурец быстро желтеет. И теряет вкусовые качества. Его надо убрать быстро на больших пространствах, и для этого нужно много рабочих рук. Как уже говорилось выше, совхозу кроме городских помощь оказывали и военные. Операция по уборке огурцов проходила успешно и близилась к концу.

По вечерам университетские устраивали танцы, на которые приходило и местное население, было много смеха, песен и так далее. «И так далее» было особенно много. Сам воздух теплых летних вечеров разогревал кровь, будил чувства. Так всегда бывает летом, но в это лето молодежь просто посходила с ума. Как потом выяснилось, не только молодежь.

Демографически это лето надолго оставило след в истории хутора, и, забегая вперед, надо сказать, что через полтора года пришлось к яслям и детскому садику делать пристройку.

Ночи были переполнены желанием, и, вдыхая его, робкие преодолевали робость, осторожные теряли осторожность, неинтересные становились интересными, некрасивые оказывались очень даже ничего. Условности переставали действовать или просто сметались под напором сильных чувств. Никого уже не останавливало, что рядом на кровати могут услышать. Там рядом люди были заняты друг другом. Звуки, доносившиеся из темноты, только усиливали остроту переживаний.

Но если кого-то общежитие по какой-то причине не устраивало, вокруг простиралось огромное, с усыпанным звездами потолком «общежитие», созданное, чтобы люди встречались в нем с людьми, и для этого архитектор предусмотрел такие необходимые вещи, как теплая земля, поросшая мягкой травой, теплый песок у реки, стога только что скошенной травы, это вам не сухое сено или солома, которые я, как сельский житель, не посоветовал бы.