Русско-турецкая война 1686–1700 годов - Андрей Геннадьевич Гуськов

разрыва мирных отношений с ханом, стремясь, с одной стороны, дезориентировать его относительно своих истинных военных планов на будущий год, а с другой — воспользоваться ситуацией, чтобы прозондировать настроения в Бахчисарае касательно перехода под верховную власть царей. При этом Москва всеми силами стремилась создать впечатление у своего польского союзника, что она полностью выполняет положения договора о союзе, очерчивавшие ее военную активность в текущем году. По субъективным (бездействие отряда Косагова и запорожских казаков, неудачи донцов) и объективным (невозможность полностью блокировать сообщение между Крымом и Белгородской Ордой) причинам удавалось ей это с трудом. При этом русское правительство стремилось сохранять свободу рук в рамках своего опосредованного присоединения к Священной лиге, не обременяя себя дополнительными обязательствами.

Состояние корпуса Г. И. Косагова к весне 1687 г.

Зимовка далась солдатам Косагова непросто. В конце января — начале февраля 1687 г. он писал в Москву, что ратные люди «многие заскорбели, во ртах вкинулась цынга и ноги пухнут». Лекарств в нужном количестве в отряде не оказалось, лишь в мае в Каменный Затон были отправлены необходимые запасы из Киева[155].

7 марта в Сечи был допрошен взятый в плен татарин Алей, а также вышедшие из Очакова «волохи», сообщившие, что «хан де крымской имеет намерение многолюдством приходит под Сечю и под… обоз х Каменному Затону по нынешнему вешняму времени вскоре». 10 марта кошевой Филон Лихопой предложил русскому военачальнику послать с запорожцами «на сторожу вопче» ниже по Днепру своих ратных людей на пятидесяти лодках, чтобы предупредить возможное нападение татар или гарнизонов турецких крепостей («поставить заставу крепкую»). Косагов, однако, не мог этого сделать, поскольку не имел пригодных для похода судов («а которые… лотки присланы из городов Белгородцкого полку и те худы, к походу не годятца»). Здоровых ратных людей в отряде Косагова также было немного, «многие болны цынгою, рты и ноги попухли, а иные мытом и огневою лежат, такими ж болезньми, какими болели ратные люди на Дону». Русский военачальник, сообщая об этом Голицыну, полагал, что в случае нападения крупных сил крымцев на его лагерь «от наступления многих воинских сил обронитца будет неким» и в связи с этим просил прислать подкрепление. К отписке прилагалась «перечневая роспись», фиксировавшая состояние корпуса Косагова на исходе зимы на 11 марта (см. таблицу 2.1, с. 50)[156].

Кошевой, однако, не удовлетворился отказом Косагова и 11 марта направил к нему посланца — знатного казака Мартина, избранного полковником для похода на низ Днепра, настаивая, что «той посылке не быть ни по которой мере не мочно», поскольку сечевикам стало известно о приходе в Очаков и Казы-Кермен турецких судов с «прибавочными людьми». По настоянию запорожцев Косагов купил отсутствующие у него для похода лодки (надо думать, у сечевиков) и снарядил отряд из ста ратных людей, донских казаков, «черкас» Сумского, Ахтырского и Острогожского полков во главе с наказным полковником последнего Демьяном Хижняком. Вместе с запорожцами они двинулись в путь 13 марта. Через месяц «заставу» должны были сменить[157].

Таблица 2.1. Количество больных и здоровых солдат в корпусе Г. И. Косагова на начало весны 1687 г. 27

Здоровых «Цынгою огневою и мытом болных» Рейтар 555 296 Донских казаков 215 7 Калмыков 21 — Солдат: Старооскольского полка 607 218 Хотмыжского полка 445 262 Новоприборного 403 250 Слободских казаков: Сумского полка 388 53 Ахтырского полка 433 20 Острогожского полка 404 18 «Земянцов»* 80 — Пушкарей 19 2 Итого 3570 1126

* Видимо, служилые люди г. Землянска. Дополнительно посчитаны вместе с «жителями» Острогожского полка (483 чел.).

Как видно, численность корпуса Косагова из-за дезертирства упала ниже 5 тыс. человек, а в строю из-за болезней и вовсе находилось 3,5 тыс. С возвратом дезертиров обратно в Каменный Затон возникали проблемы. Острогожский воевода стольник Борис Леонтьев распорядился отправить обратно 50 бежавших из Запорожья казаков, однако до Каменного Затона добралось только 30, остальные «не доходя Корочи, з дороги бежали». Да и пришедшие жаловались на воеводу, что он «стращал их казнью, а иных хотел бить кнутом и от того имал взятки». Косагов считал, что часть указанных в привезенной провожатыми росписи острогожских казаков как высланных на службу на самом деле «из домов не высыланы», кроме того, Леонтьев «староосколского полку салдат, нетчиков и беглецов и пушкарей» также до сих пор не прислал на Запорожье («знатно в высылке им наровит»). Генерал считал, что острогожский воевода берет с дезертиров и назначенных на службу взятки в обмен на негласное разрешение остаться дома. Роспись высланных острогожцев, их челобитную и «взяткам роспись» Косагов отправил Голицыну. Тот, впрочем, лишь переслал жалобу в Москву, сообщив генералу, что ждет указа великих государей[158].

Отписки Косагова были доложены Голицыну 21 марта. Главнокомандующий решил, чтобы его солдаты, несмотря на угрозу нападения, по-прежнему оставались в Каменном Затоне и в случае необходимости «советуя с кошевым атаманом и с Войском низовым запорожским, тем неприятелем чинили отпор и чинили поиск и промысл». Голицын обещал послать на Сечь подкрепление в случае необходимости[159]. Чтобы поддержать боевой дух Косагова и его людей, 26 марта Голицын распорядился отправить к ним царское жалованье — 4 тыс. руб. с капитаном Иваном Оберучовым[160]. А днем ранее главнокомандующий написал гетману Самойловичу (с распоряжением направить свою грамоту запорожцам и кошевому Ф. Лихопою), «чтоб они от неприятелей были во осторожности и з генералом и воеводою з Григорьем Ивановичем имели совет и согласие и от того ж неприятеля были во осторожности и чинили над ним промысл как возможно и где пристойно сопча, а легкомысленных людей ото всяких непристойных слов унимали»[161]. В Киев воеводе И. В. Бутурлину 31 марта была послана грамота немедленно отправить в Каменный Затон «з добрыми гребцы» собранные в городе специально «для запорожского отпуску» железные скобы, пеньку, а также «смолу всю» для ремонта неисправных судов. Начальнику речного каравана следовало приказать, чтобы он «плыл с теми припасы днем и ночью безо всякого замедления, не мешкая нигде ни малого времяни»[162]. Наконец, в тот