Портрет девочки в шляпе - Елена Дорош

Галя помнила каждую запятую в бессмертных строках этого евангелия правильной девушки и надеялась, что Эллен и Шерри помогут ей исполнить святые заповеди.

Но и этот постулат был нарушен.

Когда все случилось и Галя застенчиво объявила, что должна уехать, Альберто не попросил ее остаться на ночь, хотя именно на это был расчет. Он вызвал такси, проводил до машины и нежно поцеловал, прошептав «все было замечательно». Всю дорогу до дома Галя пыталась понять, что означало столь торопливое прощание, и пришла к заключению, что, как всякий идеальный мужчина, Альберто просто предоставил ей возможность прийти в себя. Подумав еще немного, Галя сделала еще один важный в стратегическом плане вывод. Несмотря ни на что, Альберто остался доволен. И ею, и сексом. Как утверждалось в трактате, каждый шаг должен работать на результат! Сегодняшний ее вполне устроил.

Уже дома, закрыв дверь в свою комнату, Галя решила, что, хотя ее действия не всегда совпадали с учением Эллен и Шерри, траектория движения к цели была выбрана правильно. А нюансы всегда можно скорректировать. Она постояла у окна, продумывая дальнейшие шаги, потом аккуратно повесила одежду, умылась и легла спать совершенно успокоенной.

Альберто Хименес любил Сариту Алонсо. Она поразила его воображение с самой первой встречи, когда он с дружеским визитом посетил семейство Алонсо. Он был усажен на торце, как бы во главе стола. Антонио разлил коньяк, они подняли бокалы, и тут в проеме двери что-то мелькнуло, а через секунду появилась она, Долорес Сарита. Одного взгляда хватило, чтобы Альберто понял – это девушка его судьбы. Он был впечатлен настолько, что забыл выпить коньяк – так и держал его в руке – и даже не поздоровался. Святая Матерь Божья и Сарагосские мученики! Какая девушка! Альберто долго не мог сосредоточиться на беседе, еле вписался в разговор, а к концу обеда решил – она станет его женой.

Претворять свое решение в жизнь дон Хименес начал незамедлительно, но все оказалось намного сложнее, чем он думал вначале. Сарита, как строптивая лошадка, взбрыкивала каждый раз, когда он пытался набросить на нее лассо, и в стойло идти не желала. На самом деле Альберто нравилась ее непокорность. Настоящая испанка! Гордая, горячая, чувственная! Ничего, немного терпения, немного умения – и она приручится. Какой же красивой невестой она будет! А как, должно быть, она хороша в постели!

Размышляя о Сарите – он сразу начал называть ее так, как звали родители, – и представляя их будущую семейную жизнь, Альберто застегнул запонки на безупречно белой рубашке и поправил манжеты. Два сантиметра ниже края рукава. Галстук можно не повязывать, свидание этого не требует, но сорочка, запонки, стильные ботинки и часы – это, как любил говорить дон Хименес, инвариантная часть гардероба классического мачо. А дон Хименес был именно классическим испанским мачо и никогда не давал повода в этом усомниться. Он бросил взгляд на часы. Пора.

Хименес удачно припарковался и вошел в ресторан почти сразу после прихода Галины. Столик был зарезервирован заранее, девушка, по-видимому, не успела ничего заказать, сидела, красиво сложив ножки, и листала меню. Альберто нравились ее ноги – полноватые, плотно прилегающие друг к другу, с круглыми мягкими коленями. Аппетитные до невозможности. Вообще сегодня Галина была еще более обворожительна, чем обычно.

Она подняла глаза, нежно улыбнулась, поправила безупречную укладку и закинула ногу на ногу. Хименес поцеловал узкую гладкую руку и сделал знак официанту. Они разложили салфетки на коленях, подняли бокалы и, глядя друг другу в глаза, выпили. Ужин, прелюдия альковного свидания, начался.

Закончилось все так же, как и в прошлый раз. С небольшим добавлением. Альберто сказал, что хочет увидеться снова.

Домой Галя вернулась, уверенная, что все идет в правильном направлении. Нужно только немного подтолкнуть события.

Эллен и Шерри, я люблю вас!

Первый, кого Лора увидела на работе, был Гаврила Николаевич Чернышевский, младший научный сотрудник их отдела. Он топтался под дверью ее кабинета и находился в явной ажитации.

– Лора! – крикнул он, едва завидев коллегу. – Слава богу! Я думал, вы не придете!

– С чего бы это? – поинтересовалась Лора.

Чернышевский, не ответив, протянул ей флешку.

– Посмотрите. Своим глазам я уже не верю.

Плохое начало, подумала она.

– Ну что ж, проходите.

Потыкав несколько раз, Гаврила наконец впихнул флешку в разъем и объявил:

– Сейчас вы ахнете!

Телевизионный сюжет рассказывал о пожаре в старинном сельском храме. Местные малолетние хулиганы забрались на крышу, которую как раз ремонтировали, посему она стояла непокрытая, и стали кидать внутрь всякую дрянь. Развлекались. Один поджег и бросил в дыру какой-то мусор, в изобилии валявшийся вокруг. Попал аккурат в столб, подпирающий своды. Сухая краска занялась мгновенно. Роспись семнадцатого века, выполненная предположительно артелью знаменитого Гурия Никитина, сильно пострадала. Тут подоспели рабочие, придурков повязали и сдали правоохранительным органам. Храму нанесен ущерб. Реставрация потребует огромных средств и так далее. Камера показала закопченный столб, пол, усыпанный осколками, стены с выбоинами, икону с разбитым стеклом. Весь сюжет длился не более минуты.

– И что? – Лора вопросительно посмотрела на коллегу. – Хотите начать сбор средств на реставрацию?

– Вы что, ничего не увидели?

– А что я должна была увидеть, кроме того, что показали?

Чернышевский посмотрел, словно его разыгрывают.

– В самом деле ничего такого, – приложив руку к груди, уверила она. – Если ты про ущерб, то он, кстати, не такой уж и большой. Горели ведь не покрышки, а бумага или картон. Копоть легла поверху, сама роспись, скорее всего, цела. По крайней мере…

Гаврила отмотал запись, включил и поставил на паузу.

– Смотрите сюда.

Лора посмотрела. На экране крупным планом иконы в золоченых окладах. Некоторые старинные, другие – новодел. В углу совсем потемневшая. Вроде Богородица с младенцем, но рассмотреть сложно. По очертаниям фигур видно, что сына она держит на руках, сама сидит, развернувшись вполоборота влево. Младенец прижался к матери. Лора сунулась ближе к экрану. Сохранилась часть красного одеяния и темного покрывала на голове женщины. Лица тоже видны, но неотчетливо. И светлые кудряшки младенца.

– Ну, что скажете? Увидели наконец?

Лора молчала, вглядываясь в изображение.

– Может быть, я ошибаюсь, – наконец произнесла она, – но это не икона.

– Ага!

– Чего «ага»?

– А того, что вы правы!

Чернышевский покачался на месте, словно собираясь сигануть в прорубь, и заявил:

– Это светский портрет! Конец восемнадцатого века!