Перелом - Дик Фрэнсис

Я спросил, не надо ли ему чего-нибудь. Может, книгу? Фрукты? Шампанское? Как и большинство скаковых тренеров, отец считал шампанское чем-то вроде улучшенного варианта кока-колы, напитка, который если и стоило пить, то только по утрам.

Он задумался, чуть склонив голову.

— В Роули Лодж, в погребе, осталось несколько маленьких бутылок.

— Я тебе принесу, — пообещал я.

Отец кивнул. Никогда еще, как бы я ни старался ему угодить, он не сказал «спасибо». Я улыбнулся про себя. Если настанет день, когда отец поблагодарит меня, можно считать, что он перестал быть самим собой.

* * *

Позвонив по телефону прямо из больницы в Хэмпстед, я сел в «Дженсен» и отправился домой.

Джилли закончила красить стены в спальне, но мебель все еще стояла в прихожей.

— Жду, когда пришлют ковер, — сообщила она.

— Прекрасно. Сходим пообедать?

— У меня сегодня грейпфрутовый день.

— А у меня — нет. Я не завтракал и голоден, как волк.

— Только послушай, какой мне дали прекрасный рецепт. Берешь грейпфрут, режешь пополам, посыпаешь сахарином и ставишь в горячую духовку. Есть надо, пока не остыл...

— Нет, — твердо заявил я. — Как хочешь, а я иду в «Императрицу»

С грейпфрутовой диетой было покончено. Джилли обожала этот ресторан.

— Да? Ну ладно, не могу же я допустить, чтобы ты скучал за столиком в одиночестве. Подожди, сейчас надену вечернее платье.

В «Императрице», как всегда, было тихо, спокойно и просторно. Джилли заказала креветки в собственном соку, цыпленка в сметанном соусе и рассмеялась, поймав на себе мой иронический взгляд.

— Отложим грейпфрут на завтра, — сказала она. — Как твой отец?

Я ответил, что ему лучше, но ненамного.

— Сказал, что сам составит заявки, — объяснил я, — но пока еще даже не начинал. Утверждает, что у него совсем нет времени, а сестра говорит, что он почти все время дремлет. Его здорово тряхнуло, и он все никак не может прийти в себя.

— Что же ты собираешься делать? Ждать, пока он поправится?

— Не могу. Заявки надо подать к следующей среде.

— Зачем?

— Чтобы лошади ненароком не остались в конюшнях, в то время когда им следует отрабатывать свой хлеб на ипподроме. Их клички необходимо внести в списки скачек в Честере, Аскоте и на призы в Ньюмаркете.

— Значит, это сделаешь ты, — сказала она, как нечто само собой разумеющееся. — И все они выиграют.

— Лучше неудачная заявка, чем никакой. — Я вздохнул. — И по теории вероятностей, должен же я хоть где-то угадать.

— Вот видишь. Нет проблем.

Но проблемы были. И еще какие. Одна — финансовая, и я мог ее решить. Вторая — Алессандро, и, как ее решить, я не знал.

* * *

На следующее утро Ривера пришел поздно. Лошади гарцевали по рабочей дорожке паддока, а я стоял рядом с Этти в центре, когда Алессандро появился у ворот манежа и направился в нашу сторону.

Выглядел он так же шикарно, как на прошлой неделе. Сапоги ярко сверкали, перчатки поражали белизной, а куртка и брюки для верховой езды сидели на нем безупречно. На голове его красовалась белая в синюю полоску шерстяная шапочка с помпоном, такие носили большинство наших наездников, и хотя в том, что Алессандро надел шапочку по холодной мартовской погоде, не было ничего удивительного, выглядела она на нем, как цилиндр на рыбаке.

Я даже не улыбнулся. Черные глаза на изможденном лице уставились на меня со знакомым холодным блеском. Скулы еще сильней, чем неделю назад, выпирали из-под изжелта-бледной кожи.

— Сколько вы весите? — резко спросил я.

— Когда начнутся скачки, я буду весить шесть стонов семь фунтов. На скачках мне предоставят максимальную скидку на вес.

Стон = 14 фунтов = 6, 35 кг.

— Я спрашиваю, сколько вы весите сейчас?

— На несколько фунтов больше. Но я скину. Этти окинула его возмущенным взглядом, но удержалась от высказывания, что никогда не допустит его к скачкам, если он себя не проявит, как первоклассный наездник. Она заглянула в свой список, чтобы назвать кличку приготовленной для Алессандро лошади, открыла рот, но тут же его захлопнула, и по ее просиявшему лицу сразу стало понятно, что она решила согрешить.

— Движение, — сказала она. — Сегодня вы можете тренировать Движение.

Алессандро стоял, не шелохнувшись.

— Он не обязан, — резко возразил я и повернулся к Алессандро. — Вы можете отказаться и выбрать другую лошадь. Поступайте по своему усмотрению.

Он сглотнул слюну. Задрал вверх подбородок. Набрался храбрости.

— Я выбираю Движение.

Упрямо поджав губы, Этти сделала знак Энди, который уже сидел в седле.

— Слава те господи, — с чувством произнес Энди и подсадил Алессандро на свое беспокойное место. Движение несколько раз взбрыкнул, пытаясь сбросить седока, убедился, что тот не столь закален в боях, как его предшественник, и наискось, быстрым тротом поскакал к паддоку.

Алессандро не вылетел из седла, но и похвастаться ему было нечем. У него явно не хватало опыта, чтобы управлять раздраженным жеребцом, однако надо было отдать ему должное: он справлялся с Движением лучше, чем я мог предположить.

Этти посмотрела на Риверу с явным неудовольствием и громко попросила всех расступиться и дать ему дорогу.

— Не так уж плохо у него получается, — заметил я.

— Ха! — Презрением, выплеснувшимся с этим возгласом, можно было нагрузить грузовик-десятитонку. — Посмотрите, как он терзает жеребцу мундштуком рот. Энди никогда в жизни не причинил бы лошади боли.

— Лучше не берите его с собой на проездку, — посоветовал я.

— Пусть это послужит ему уроком, — упрямо ответила Этти.

— Можно сделать из волшебной курицы рагу, но где тогда взять золотые яйца?

Она с горечью на меня посмотрела.

— Конюшни не нуждаются в таких деньгах.

— Конюшни нуждаются в любых деньгах, которые им платят за работу.

Но Этти покачала головой, явно мне не поверив. Роули Лодж процветал и считался одной из лучших скаковых конюшен по тренингу с тех самых пор, как она пришла сюда на работу, и вряд ли можно было убедить ее в том, что порой причина неудач кроется именно в успехах.

Я подозвал Алессандро, и он подскакал ко мне, насколько позволила ему беспокойная лошадь.

— Можете не проезжать его на Пустоши, — сказал я. Движение резко повернулся на месте, и Алессандро крикнул нам через плечо:

— Я поеду с вами! Я выбрал!

Этти поставила его четвертым и велела остальным наездникам держаться от Движения подальше. Сама она вскочила в седло Индиго, я сел на Кукушонка-Подкидыша — Джордж открыл ворота. За воротами мы свернули направо и направились к Заповедному Холму. Ничего неожиданного по дороге не произошло, если не считать, что Движение чуть не сбил неосторожного «жучка», когда мы пересекали Моултон Роуд. «Жучок» отскочил с проклятьями и обругал лошадь. «Жучки» Ньюмаркета узнавали скакунов с первого взгляда. Удивительно, ведь их было более двух тысяч, не считая молодняка-двухлеток, который, набирая форму, менялся каждый месяц. «Жучки» изучали лошадей, как директора школ новых учеников, и редко ошибались. Мне оставалось надеяться, что увернувшийся от Движения представитель этой профессии был слишком занят безопасностью собственной персоны, чтобы обратить внимание на наездника.