Когда мир кажется страшным местом. Как разговаривать с детьми о том, что нас пугает - Эбигейл Гевирц

связанные с половым созреванием, сопровождаются эмоциональными и когнитивными изменениями. «Работа» подростков теперь заключается в том, чтобы развить свою индивидуальность и вырваться из-под влияния окружающих. Конечно, родителям может быть сложно с этим справляться.

Многие чувствуют себя обязанными отстраниться, чтобы дать ребенку возможность обрести растущую независимость. Но хотя подростки и могут выглядеть взрослыми, внутри они все еще когнитивно незрелые и эгоцентричные, иногда склонные к импульсивному поведению.

Неудивительно, что подростковая преступность достигает пика в часы, когда у них закончились уроки и они остались без присмотра. Что это значит для родителей подростков? Они должны больше присутствовать в жизнях своих детей и одновременно с этим меньше навязываться со своим контролем.

Эффект контекста

Мы видели, как генетика и родительство (природа и воспитание) влияют на тревожность. Теперь мы рассмотрим роль, которую играет более широкое окружение. Каждый ребенок рождается в большой кастрюле с супом из семейных, социальных и культурных влияний, приправленном нашей расой, этнической принадлежностью, социально-экономическим статусом, историческим контекстом и религиозной или семейно-клановой средой. Это часто неизменные, непреклонные факторы, и родители могут обнаружить, что им нужно адаптироваться к ситуативным красным сигналам. Они могут наложить на наших детей более глубокий и неожиданный отпечаток.

Когда вы гуглите что-нибудь вроде «воспитание детей» и «как говорить с детьми об ЭТОМ» (обычно подразумевается беседа о половом созревании, сексе и т. д.), вы, скорее всего, наткнетесь на микс советов от мам-блогеров вперемежку с шутливыми видеороликами смущенных отцов, объясняющих про «тычинки и пестики». Но добавьте в запрос слово «чернокожий», и картина изменится. Разговор для цветных родителей – это руководство детям (обычно в подростковом возрасте) о расизме в целом и о том, как избежать полицейского насилия. Об этом печальном ритуале вступления в совершеннолетие написано много, но замечание отца в видео от газеты «Нью-Йорк таймс» очень ярко иллюстрирует то, как страх поражает все поколения: «Когда я положил руки на руль так [расставляет руки на «десять и два часа»], чтобы не нервировать полицию, я понял, как сильно занервничал сам, а потом понял, что нервничают мои дети». Этот разговор, можно сказать, является «квинтэссенцией» важного разговора, когда контекст делает наш мир страшным местом.

Родриго родился в семье матери-латиноамериканки и отца-афроамериканца, служившего в полиции. Он учился в государственной средней школе в пригороде среднего класса, где вырос. Когда он учился в десятом классе, его отца повысили до помощника начальника полиции в большом городе неподалеку. Родриго всегда осознавал свою культурную принадлежность к чернокожим и латиноамериканцам. В его районе и школе было всего несколько других детей, которые были на него похожи, а его родители воспитывали в нем осторожность и приучали соответствующим образом беспокоиться о том, как расизм, вероятно, повлияет на него. Он копил деньги, заработанные на летних работах, чтобы купить свой первый автомобиль, и отец посоветовал ему купить машину, которая не будет выделяться на шоссе, – ничего слишком спортивного, слишком навороченного, слишком красного.

– Тебя все равно остановят, только за то, что ты черный и водишь машину, – наставлял его отец. – Тебе не нужно давать им дополнительный повод для того, чтобы тебя остановили.

Родители Родриго внушили ему чувство гордости, но также предупредили, что он должен быть более уважительным, опрятным и сдержанным, чем белые дети вокруг него.

– А когда тебя остановит полицейский (потому что тебя остановят), – напомнил отец, – держи руки подальше от карманов, смотри офицеру в глаза, не делай резких или непонятных движений и всегда обращайся к нему или к ней: «Офицер», «Сэр» или «Мэм».

Я мельком видела Родриго в выпускном классе старшей школы. Он отлично показывал себя на занятиях и внеклассных мероприятиях и поступил в приоритетный для него колледж. Но наряду с тревогой по поводу того, что ему впервые придется жить вдали от дома, его мучили кошмары о том, что его застрелят. В семье Родриго ни у кого не было депрессии или тревожности. В связи с его новым положением у него стало немногим больше трудностей, однако обычная тревога перед поступлением в колледж все же обнажила более серьезные и глубинные страхи. Мы встретились, чтобы поработать над инструментами для преодоления этих новообретенных тревог. У родителей и родственников Родриго не было депрессии или тревожных расстройств, поэтому у нас были основания полагать, что он сможет научиться справляться со своей тревогой. После того как он определил корни своего беспокойства и научился справляться с ним, Родриго почувствовал себя лучше. Опасности не исчезли, но и не усугубились, и он знал, что у него нет другого выбора, кроме как жить с ними. С его «броней» на плечах – его вежливостью, сдержанным стилем и выученной «стратегией выживания» Родриго знал, что он был в безопасности. Он ушел из дома, чтобы насладиться счастливой жизнью в колледже.

Иногда существование в нестабильной или угрожающей среде может оставить ребенка изолированным. Так было и с другим моим пациентом, Дарнеллом.

Дарнеллу, афроамериканцу, сыну амбициозной матери-одиночки, было восемь. Латиша работала в вечернюю смену в универмаге, а днем училась в колледже. Они жили в Нью-Йорке, в районе Восточного Гарлема – Эль-Баррио, захваченном преступными бандами и наркотиками. Латише удалось добиться для Дарнелла стипендии, которая позволила ему посещать частную католическую школу далеко за пределами их района, в Нижнем Манхэттене. Каждое утро она провожала его в метро, а для того, чтобы наблюдать за ним по пути домой в одиночестве, Латиша организовала цепочку-гирлянду из пожилых соседей, которые были дома в течение дня и могли наблюдать, как ее сын добирается до дома. Дарнелл мысленно слышал ее наставления: «Никогда не разговаривай с незнакомцами», «Иди прямо домой», «Вернувшись домой, запри дверь, позвони мне, приготовь перекус и сделай домашнее задание».

Мамины методы контроля за Дарнеллом обеспечивали ему безопасность, но он по-прежнему каждый день оставался один дома в мире, которого научился бояться. Как и его мать, он боялся, что его насильно завербуют в банду. Когда я впервые увидела Дарнелла в клинике, я была так поражена глубиной его тревоги и депрессии, что после его ухода почувствовала себя опустошенной и потерянной. Мой начальник напомнил мне, что моя собственная печаль – это лишь отзвук того, как тяжело себя чувствует сам Дарнелл. За несколько месяцев терапии я помогла Дарнеллу построить новое понимание его мира и переосмыслить его реакцию на потенциальные опасности, которые он и его мама чувствовали вокруг себя. Я еще помогла ему отыскать безопасное место помимо дома (например, остаться у соседа, записаться в клуб, который предоставляет внеклассные программы, участвовать во внеклассных мероприятиях, таких как онлайн-обучение