Рогора. Пламя войны - Даниил Калинин

Родителей у нас нет, так что справляться приходилось своими силами. Но ведь справлялись, с малолетства приучая малышей помогать. Так что Зибор в свои десять весен стал вполне полноценным помощником даже в поле, а другие старшенькие полностью взяли на себя заботу о скотине. Да и средненькие во всем стараются поддержать мамку, не ленятся.

Земля здесь богатая, жирная, рожает хорошо. Но разве возможен урожай без упорного труда? Вся жизнь в поле, с весны по осень. И только зимой приходит долгожданный отдых – хотя и он довольно относителен.

А теперь меня выдергивают из привычного круга жизни вольного пашца и вновь зовут в седло. Собственно, не только меня, но и всех оставшихся мужчин. С женщинами теперь будут только старики да совсем мелкие еще мальчишки.

Зараза!

Вначале стражу пришлось пополнять, когда будущий король сформировал из ее воинов свои первые рейтарские, пикинерские и стрелецкие полки. Но это было привычное пополнение, тем более что вербовщики сумели привести многих восторженных юнцов и лихих людей, спасающихся от плахи. Следующий набор пришелся на дни, когда наших стражей раскидали по всему кордону Рогоры со степью. Гарнизоны крепостей сократились вдвое, а обстановка на границе обострилась: степняки возобновили набеги. Так что пришлось затягивать пояса, отправив на службу всех, кого можно было оторвать от земли не в ущерб селу.

Затем последовал очередной набор – из-за опасения большого вторжения торхов лучших пограничников свели в два крупных отряда, что должны были заткнуть дыру в случае их прорыва. И вновь пришлось пополнять гарнизоны – люди роптали, но, по совести сказать, все понимали, ради чего мы терпим эти лишения. Ушла ровно половина оставшихся в селе мужчин, в основном те, кто уже успел отслужить свое. Вторая половина обещала менее удачливым соседям помогать их семьям по хозяйству, и не нашлось ни одного лжеца, не сдержавшего этого обещания.

Но теперь началась война… На западном крыле кордон прорвали лехи и торхи, а севшие на землю наемники-фрязи предали, оголив границу. И вновь потребовалось пополнить ряды «волкодавов». Теперь уже всеми уцелевшими, всеми, кого можно прибрать в крепость.

Да, лихое время… Из четырех десятков пополнения лишь семь человек имеют боевой опыт. Остальные словно желторотые птенцы, ничего не знающие ни о службе, ни о битве, ни о дозоре. Нет, поселения вольных пашцев отличаются от прочих тем, что мужчину здесь с малолетства учат владеть саблей, луком, копьем – будучи как пешим, так и конным. И если летом все работают на земле, то зимой приходит время оттачивать воинское искусство в бесчисленных учебных схватках. Кстати, правило распространяется не только на молодежь, но и на всех условно находящихся в резерве стражи. Да и что говорить, если нет-нет да и прорываются периодически отряды степняков через кордон? Тут без умения владеть оружием не обойтись.

И все же мальчишек не сравнить с опытными бойцами, не раз выезжавшими на дозор в степь… К слову, без лишнего хвастовства отмечу, что клинком владею лучше прочих ветеранов – по крайней мере тех, кто выступит завтра к Волку вместе со мной.

Остаток пути прошел в молчании. Лишь напоследок Здислав попросил передать посылку младшему, вновь призванному в предыдущий набор. Сейчас он как раз несет дозор на кордоне, а от старшего, среди лучших попавшего в отряд легендарного барона Корга, никаких вестей нет. Естественно, я согласился, попросив соседа приглядывать за моими и помогать им по возможности. Старик важно покивал. Что же, надеюсь, обещание он сдержит. Во всяком случае, точно такую же просьбу Лешека, его младшего сына, я исполнял безукоризненно честно.

Дверь в избу неприятно скрипнула. Эх, петли надо бы маслом смазать, да что раньше-то не заметил? Ладно, с этой задачей Зибор сам справится.

Данута, кормящая младших пшенной кашей на молоке, лишь мазнула по мне красными глазами. Альга жадно присосалась к ее полной груди и уютно покоится на загорелых руках, не позволяя жене резко двигаться – младенец уже устал и хочет спать. Так что жена даже не пытается встать из-за стола, направив свой взор в пол – упрямица, не желает показывать слезы.

Ее можно понять, у самого сердце из груди рвется. С моим уходом жене и детям придется несладко… Насколько – я и представить не могу. Правы были соседки, не стоило брюхатить Дануту каждый год! Теперь не столько голодных ртов пришлось бы выкармливать. Эх, проклятая война!

– Кушаете?

В ответ лишь кивок.

– Если не хочешь разговаривать, могу и уйти. Заночую на сеновале.

На этот жена вновь промолчала, но глаза подняла. И столько в них плещется невысказанной боли, что у самого сердце в очередной раз защемило.

– Данута, ты же знаешь, выбора нет.

– Знаю…

Голос заплаканный. Да и у средненьких, что сидят на дальней скамье и ждут своей очереди за столом, глаза какие-то красноватые… И дорожки от слез на щеках еще не просохли.

Старшие пока работают.

– Ладно, пойду проверю Вихря да снаряжение подгоню.

– Приходи.

На этот раз в голосе Дануты отчетливо слышится просьба.

Выйдя на крыльцо, я неторопливо подошел к Зибору, разгружающему телегу. Крепкий, чуть долговязый парень, хорошо вытянувшийся за последний год, работает легко и быстро. Вот только и он подозрительно шмыгает носом.

– Сынок!

Мальчишка обернулся на голос. Так и есть, плачет. Практически беззвучно, по-мужски.

– Иди сюда.

Пацан молча бросается вперед и что есть силы крепко меня сжимает. В ответ так же крепко обнимаю сына, ласково глажу по голове.

– Сынок, ты же знаешь, завтра ты станешь старшим в семье мужчиной. Так что крепись, тосковать будет некогда, хозяйство на тебе. Бери в поле Войцека, он будет тебе хорошим помощником.

Мальчишка застенчиво улыбнулся:

– Как я тебе прошлым летом?

– Надеюсь, не хуже.

Какое-то время, обнявшись, мы просто молчим. Да и зачем слова, если каждому из нас и без того понятны чувства другого? Наконец с трудом прочистив горло, чтобы голос не дрожал, подталкиваю сына к двери:

– Иди, средние небось уже поели. Я сам распрягу кобылу.

Зибор вновь молча кивнул.

Раздав часть травы скотине, оставшуюся вываливаю перед воротами, пусть сушится – завтра к вечеру станет уже душистым сеном. Завтра к вечеру… Я буду далеко от дома.

Но гневаться на судьбу нечего, по крайней мере, я ухожу из семьи в числе последних. А те, кого призвали в начале лета, – кто знает, живы ли они? Плохо так думать и утешение так себе, но все же… все же времени у меня было больше прочих.

А Здислав прав, воют во всех концах села… Даже во время прошлого набора бабы так не рыдали, как сегодня. Или мне просто кажется?

Крепко, до боли стиснув зубы, вожу точильным камнем по и так острой кромке сабли. Но это действие успокаивает, а в дом я хочу войти полностью спокойным – по крайней мере, настолько, насколько это возможно. Точно знаю, что это хотя бы отчасти, но также успокоит Дануту. Этот вечер, эта ночь станут, возможно, последними…