Аптека Пеля - Вера Вьюга

погляди на него! Отжал тулуп у бомжика, нехристь, — хохотнул полицейский, надевая на еще не совсем проснувшегося парня наручники.

— Сам дал, — огрызнулся Санек. Остаток их общей с дедом ночи пролетел для него в богатырском сне. Да таком крепком, что исчезновение сокамерника он не почувствовал и теперь осоловело глядел в пустой угол, где ни «градоначальника», ни его вещей не наблюдалось. — Я верну…

— Ага. Если догонишь. Выпустили его, сиганул оленем… — Лицо полицейского светилось, каким-то неземным счастьем, так словно ему присвоили внеочередное звание и вместо старшего сержанта, дали сразу майора ФСБ. — Сейчас расскажешь, какого хрена голый возле участка околачивался и пойдешь кофе пить с круассанами.

От неаппетитных шуток сержанта Санька замутило. Он скрючился, поднес руку к желудку потом ко рту, крякнул, подавляя рвотные спазмы, и едва выпрямился, умоляюще глядя на сопровождавшего его полицейского.

— Давай, давай, — безжалостный охранник погнал его на второй этаж, не дав заглянуть в сортир. — Не дуркуй. Сперва допрос, потом понос, — рассмеялся он за спиной у Санька.

Возле кабинета, где его тормознули, уже устроились рядком две тетки с помятыми лицами. В руке у одной дрожала повестка. Появление босого парня в тулупе неожиданно их развеселило. Перешептываясь и хихикая, они разглядывали бледноногого разбойника, очевидно строя версии насчет его преступления.

Конвоир приказал сесть и Санек тяжело бухнулся на стул. Не сдерживаемая застежками бекеша разошлась на животе, обнажив, интимные подробности гардероба. Тетки изумленно ойкнули и больше не отрывали глаз от стенда «Внимание, розыск!»

Санька завели первым. Сняли наручники и оставили один на один с капитаном. Тот с ходу щелкнул на него зубами, как крокодил на лань:

— Фамилия? Имя? Год рождения?

Внезапно озябший в царском тулупе Санек громыхнул на весь кабинет и до того глядевший в экран компьютера начальник, рывком выскочил из-за стола и мимо парня бросился к дверям. «Воронов! Потапов здесь? Пусть ко мне бежит!» — крикнул он кому-то в коридоре и стремительно вернулся на место.

— Чепухин, Чепухин… — повторял он, один, за другим, выдвигая ящики стола. Странное волнение хозяина кабинета передалось Саньку. В затылок дунуло холодком обреченности, и белесая щетина на голых икрах встала дыбом.

Поиски закончились, когда в руке у капитана блеснули ключи. «Садись, Чепухин, — кивнул он, и Саня неуклюже шлепнулся задом мимо стула, но в последний момент изловчился, зацепив его краешек, да так и остался сидеть скромным отличником в кабинете директора. — А ты чего в тулупе? На Северный полюс собрался? Или все остальное в стирке?» — Начальник не выпускал из виду доставленного к нему нарушителя, продолжая шуровать в сейфе. Наконец он выудил из недр металлического ящика багровый паспорт — без сомнений это был его, Чепухинский документ, задняя обложка в отпечатках несмываемой китайской краски! — закрыл сейф и обернулся на робкий стук.

— Разрешите? — В кабинет протиснулся навьюченный спецсредствами патрульный, и Санька обожгло — полицейский его тоже узнал.

— Чепухин Александр Невзорович, — окатив задержанного холодным взглядом, отчеканил тот. Я его как устав патрульно-постовой службы заучил. Колобок хренов! Не знаю как ушел. Я только в паспорт глянул, а его уже нет. Ребята за мной стояли, говорят, исчез, как в цирке.

— Клоуны, б-я, — хмыкнул капитан. Словно гипнотизируя настороженно-притихшего парня, он монотонно помахивал паспортом возле его носа, не понимая, как оформлять задержанного. Явного преступления тот не совершал, да и по базе не числился, но уж больно подозрительный и видом, и повадками.

— Чепухин, ты что ночью возле полицейского участка делал? В одних трусах… — Капитан вернулся на свое место за стол, все еще поигрывая его документом. — Потапов, свободен.

Патрульный вышел, но беседа не клеилась.

— Чепухин, какого хрена ты в окно лез?

— Не лез я. Смотрел.

— И чего там удивительного? — со скучающим видом листая паспорт, поинтересовался дознаватель. — Прописан ты у черта на рогах. Ни жены, ни детей. Может ты из дурки сбежал? Так мы тебя мигом назад определим.

Внутри головы, как вода в походном котелке медленно закипала боль. Нет, он не мог ошибаться, накатывало то самое, после чего уже свобода и нет преград. Сейчас или никогда.

— Мы тебя Чепу…

Ясно, что Чепухина никто не собирался представлять к правительственной награде. «Мы тебя Чепу…» — нереализованная мечта начальника застряла у него в глотке, когда Санек с проворством белого медведя, навалился на стол и рванул из рук капитана документ, не дав полицейскому довершить свою трогательную речь.

Выскочив в двери, он с разбегу отбросил счастливого конвоира на коленки к заверещавшим теткам, а сам сиганул вниз через ступеньки, еще ощущая их гранитную твердь у себя под пятками. За спиной кто-то орал не благим матом и грохотал по лестнице тяжелыми берцами.

Зажмурившись, отчаянным паровозом Санек пролетел сквозь преграждавших ему путь полицейских, разметав их невесомые тела по сторонам и не открывая дверей, очутился на улице.

Немой Питер встретил его крестным ходом.

Пытаясь отдышаться, беглец согнулся и, опершись на колени, размеренно закачивал в легкие пыльный столичный воздух, пропитанный непривычным запахом ладана. Сквозь и мимо Санька по Малому, огибая часовню и заворачивая на Восьмую линию, текла темная река богомольцев.

Едва переведя дух, он сунул паспорт за резинку трусов, пристроился в хвост процессии, и кое-то время в первозданной тишине смиренно шел между траурно одетой публики, в основном мастерового и крестьянского сословия с чадами и домочадцами, сбившимися в небольшие стайки черных птиц. Все они, время от времени, обильно крестились и дружно раскрывали рты, вероятно славя Бога. Санек хоть и был крещен во младенчестве, но в церковь не ходил, а Бог для него было лишь нарисованным образом в красном углу их деревенского дома. И все же он решил не попирать святое, не рассекать безбородых дьяконов и нарядных попов, диковинными птицами неспешно плывущих в своих золоченых фелонях.

Подводы и коляски стояли на обочинах, пропуская толпу с иконами и хоругвями. В некоторых люди крестились, в других разговаривали и улыбались. «Может, кого хоронят», — закралось в Сашкину голову.

На Большом остановились трамваи. В окнах мелькали шляпки и картузы безропотно пережидающих столпотворение пассажиров. На открытых площадках составов покуривали любопытные граждане. Обогнув преграду, крестный ход устремился к Неве, будто новым людским притоком стремясь войти в ее мрачные воды.

Не дойдя до пристани, толпа остановилась и растеклась по набережной. Любопытство толкнуло Санька в людскую пучину и уже через несколько метров,