Ты для меня одна - Юлия Крынская

Я глажу дочку по густым, светлым, как у матери волосам. Димке всегда нравились рыженькие да шатеночки. А не взяться ли мне за персональный проект «Охмури друга»? Димон всю жизнь от нас живёт особнячком, хотя беспрекословно признаёт меня вожаком. Он гениальный финансист, обходительный, порядочный — всегда женится, если запал на дамочку. Не скачет, как наш аксакал в лучшие годы из постели в постель. Генетика опять же хорошая. Так-с, Мэл шестнадцать, Димону сорок пять. Через два года свадебку сыграем. Разница большая, конечно, но старый конь борозды не портит. Нынешнее шибанутое поколение меня напрягает. Даже из команды никто мне в зятья не видится. Короче, Димона надо брать, пока очередная дива его не прикрутила. Опять же сын у него.

— Я говорил тебе, что в юности серьёзно увлекался хиромантией?

Мэл затихает и садится. Смотрит на меня недоверчиво.

— Хочешь погадаю? — серьёзнее лицо у меня только на совещании в спорткомитете. — Давай руку. Что трёшь-мнёшь там всю дорогу?

Мэл заводит руку с зажатым кулаком за спину.

— Давай погадаю на любовь! Сто процентов гарантия, — склоняю голову набок и пускаю в ход взгляд с поволокой.

Слышу, как вертолёт Руслана идёт на посадку. Взгляд синих глаз Мэлани темнеет. Небеса, да она красотка, когда поплакала и сбросила с себя образ рубахи-парня, в который я её вживил. Встаю и закрываю окно. Возвращаюсь к дочери, сажусь на корточки перед ней и протягиваю руки ладонями вверх.

— Не бойся, малыш! Ворожу, гадаю, порчу сколько себя помню. И у всех всё сбывается.

Мэл вытаскивает одну руку из-за спины и протягивает мне. В холле слышатся голоса, Маруся с Марго на повышенных тонах, три мелкие звезды тоже что-то бухтят. Мэл поглядывает на дверь. Невозможно работать в такой обстановке прорицателем. Сейчас ещё эти архаровцы прилетят. Но папа может всё. Беру в свои лапищи ладошку Мэл. Глажу её, разминаю и вглядываюсь в тонкие линии.

— Ничего себе! — округляю глаза, и Мэл забывает о движухе в холле.

— Что там? — рассматривает дочь свою ладонь, будто впервые видит.

— Ты однолюбка! Это у нас семейное. Вот линия твоего сердца. А вот линия твоего брака! Обычно она начинается с середины, а у тебя сначала жизни. Человек всё время идёт по жизни рядом с тобой. А вот здесь, — тычу я пальцем в пересечении неведомых мне линий. — Вы сходитесь! Давай-ка, теперь припомним, кто знает тебя с рождения. Кроме Руслана. Он в Марусиной ладони прописан чётко.

— Дима? — неуверенно спрашивает Мэл, и глазки её загораются надеждой.

— Точно!

— Но он даже не смотрит на меня!

— Хочешь сделаем его? — хитро улыбаюсь я. — Может ты потом сама не захочешь за него замуж. Когда он будет увиваться за тобой, как пчела за нектарином.

— Хочу! — Мэл протягивает вторую руку и разжимает ладонь. — Чтобы вместе навсегда. Как Руслан и Маруся.

Беру кулон в виде сердца на оборванной серебряной цепочке. Раскрываю его и улыбаюсь. В одной половинке фото Димона, во второй Мэл.

— Хочешь — будет! Цепочку новую тебе куплю, золотую! Сейчас Дима приедет, не выходи пока. Не нужно, чтобы он видел тебя заплаканной. А я пришлю к тебе Есю с Варей. Они мастерицы по всяким женским приблудам. Пусть масочку тебе сделают, волоски причешут. Люблю тебя!

— И я тебя, — Мэл кладёт мне руки на плечи, и мы трёмся носами.

— У меня разбор полётов, пошёл я.

— Иди! — улыбается Мэл.

У неё улыбка Марго, а глаза мои.

— Ты очень красивая, — вытираю я тыльной стороной ладони всё ещё влажные от слёз щёки Мэл.

Голоса раздаются уже совсем рядом:

— Папа сказал, чтобы ты ждала его в кабинете! — Марго конкретно на взводе.

— А мне нужно увидеть Мэл! — Маруся единственная, кто может противостоять матери.

Стук в дверь, и я смотрю на дочь:

— Пустим?

— Да, — кивает она.

— Папа! Ты мне нужен! — молотит в дверь кулаком Маруся.

Подскакиваю и только успеваю повернуть защёлку. Старшая дочь вваливается с Данилой на руках. Последний раз я его видел год назад на дне рождении Димона. С Донателлой у нас не сложились отношения. Не вписывалась она в нашу компанию и всё тут. Руслан её вообще на дух не переносил. И мы перекрестились, когда Димон развёлся с ней. Я несколько раз звал его с сыном в гости, но он всё время отмазывался. А мне так хотелось познакомиться поближе с его отпрыском.

— Улетала с цветами, а вернулась с дитём, — поднимается Мэл с постели и хмуро смотрит на Марусю.

— Дети — цветы жизни! Это букет от Димы, — парирует Маруся и протягивает ей Данилу.

Он цепляется за её шею, но Мэл быстро подходит и берёт малыша на руки:

— У него глазки папины, — умиляется она, а тот морщит нос, собираясь разрыдаться.

Маруся гладит его по плечу, и Даня цепляется за её палец. Она целует его кулачок и обнимает их с Мэл.

— Систер, я люблю тебя! Чтобы ты обо мне не подумала.

Я умиляюсь, застыв с идиотской улыбкой на губах. В холле хлопает дверь, и голос Руслана громогласно несётся по дому:

— Где эта обезьяна?

Маруся поворачивается ко мне.

— Папа, спасай!

* * *

Фрол

— Марго, — обращаюсь я к жене, застывшей в дверях с видом палача. — У тебя остались ещё блины и паштет.

— Немного есть!

— Прими зятьёв в лучшем виде, пока я с Марусей потолкую.

Слышится топот тяжёлых ног в коридоре, и Марго, метнув последний раз молнии из глаз в Марусю, захлопывает дверь. Я запираю её на замок и прислоняюсь к дубовому массиву спиной.

— Рус, солнце моё! Ты помолодел лет на двадцать, — голос Марго с бархатными нотками взбудоражит воображение даже у импотента.

— Где Данила? — Димон взбешён не меньше Руслана.

— Ты полагаешь в нашем доме что-то случится с твоим ребёнком? — Фея Карамелька врубает режим решалы.

— Нет, но…

— «Но» лошадку будешь пришпоривать, — идёт Марго в наступление. — Успокоились оба. Сейчас Фрол поговорит с Марусей, потом с Русланом, потом с тобой!

— Рита… — Димон ещё надеется переговорить мою жёнушку.

— Ты головой сегодня думал или головкой? Против семьи решил пойти? — голос Марго и шаги в коридоре слышатся всё тише.

Дон Корлеоне нервно курит в стороне. Рамсы Марго качать научилась будь здоров. Моя школа.

Смотрю на Данилу. Не очень парень за год и вырос. Сидит на коленях у Мэл, молчит, как в рот воды набрал. Напугала его Маруся. Совсем за три года в Поднебесной страх растеряла.