Виолончелист - Юлия Монакова

Не выдержав долго этой мучительной, сумасшедшей, прекрасной пытки, Лера выскользнула из его объятий и повернулась к Максиму лицом. Её пальчики проворно пробежались вдоль ряда пуговиц на рубашке Максима, расстёгивая их, а затем ладони девушки прильнули к его горячей, вздымающейся груди и… заскользили вниз, к напряжённым мышцам живота.

— Ещё, — умоляюще выговорил он, — ещё потрогай меня, пожалуйста…

Они исследовали друг друга с восторгом и волнением первоокрывателей, чутко реагируя на отклик тел — своего и чужого. В ответ на просьбу Максима Лера несмело скользнула ниже, туда, где сейчас сосредоточились все его желания. Когда пальцы её достигли цели, он сжал зубы, чтобы не закричать. Не от боли — от удовольствия. Впрочем, это и было удовольствие на грани боли… Он старался не думать о том, проделывала ли она подобное с кем-нибудь ещё — то самое, что делала сейчас с ним.

Затем она торопливо помогала ему избавляться от рубашки, а он стаскивал с неё это чёртово платье, так мешающее ему сейчас. Ещё пара мгновений — и её чулки вместе с его штанами полетели на пол. Теперь они остались друг перед другом в одном нижнем белье. Он пожирал её тело глазами — и она так же возбуждённо, практически алчно, изучала его. Заметив, как потемнел его взгляд, Лера взялась обеими руками за застёжку бюстгальтера, щёлкнула ею и отбросила очередную ненужную вещь гардероба в сторону.

Шах и мат. Он разгромлен. Повержен. Он никогда уже не будет прежним. Он видел самое совершенное из того, что могла только сотворить природа…

Оставались ещё трусы — досадная, так мешающая теперь им обоим мелочь. Но и от них Лера с Максимом быстро избавились.

— Ты любишь меня? — внезапно вырвалось у него, когда он уже навалился на неё сверху, собираясь преступить ту самую сокровенную черту и одновременно умирая от страха облажаться, проклиная свою девственность, отсутствие хоть какого-либо опыта, боясь, что она просто оскорбительно высмеет его сейчас и убежит… но Лера уже сама подалась ему навстречу бёдрами, устраиваясь поудобнее — так, чтобы ему было легче сделать то, что он собирался.

“У меня ведь нет презерватива”, - мелькнула в голове случайная запоздалая мысль. Мелькнула — и тут же истаяла, рассеялась, как туман, потому что те ощущения, что накрыли его потом, вытеснили всё остальное. Ненужное. Пустое. Бренное. О каком вообще предохранении можно думать, когда тебе семнадцать, а в твоих объятиях дрожит от еле сдерживаемого желания самая восхитительная девушка на Земле?!

Лера сдавленно ахнула, тут же притянула его к себе, прижимаясь ещё крепче, ещё ближе, ещё теснее, не оставляя ни миллиметра между их телами.

— Ты любишь меня, косоглазая? — задыхаясь, требовательно повторил он, и она на излёте собственного стона выдохнула:

— Люблю, цыган. Люблю. Люблю…

Лера оказалась девственницей.

Эта их совместная ночь после выпускного бала на долгие годы стала для Максима спасительной соломинкой, за которую он отчаянно и упорно цеплялся в своих воспоминаниях, чтобы не утонуть. Не захлебнуться. Не сдохнуть…

Он часто просыпался, чувствуя, что подушка намокла от слёз — от его слёз… Он плакал во сне, даже не замечая этого и не помня, что ему снилось. Но ощущение огромной, зияющей дыры в сердце — его было ни с чем не спутать. Эта дыра образовалась там только после того, как он потерял Леру… И неважно, находился Максим в этот момент в постели один или какая-нибудь приятная девушка скрашивала его холостяцкий досуг.

Девушек было много. Девушки были красивы, милы, некоторые из них — даже умны. Но… у них не было таких глаз. Таких губ. Таких волос. И пахли они не так. И на вкус были иными. И звучали… звучали тоже совсем, совсем не так — точно расстроенные музыкальные инструменты, резко и фальшиво.

Поэтому, проснувшись, он обычно долго ещё не мог успокоиться, снова и снова воскрешая в памяти ту ночь, бесконечно прокручивая её в голове, как любимый фильм. Фильм, в котором не было хэппи-энда. В котором так коротко расстояние от “я люблю тебя, цыган” до “чтоб ты сдох”.

— Привет, — раздался за его плечом хрипловатый со сна голос.

Максим, заваривающий в это время чай, невольно дёрнулся и чуть не облил себя кипятком. Резко обернувшись, он увидел Леру. Одетая в его футболку, едва прикрывающую бёдра, девушка стояла в дверях кухни, прислонившись к косяку: лохматая, с немного припухшими глазами и искусанными, зацелованными и оттого резко контрастирующими с бледной кожей лица ярко-красными губами — невыносимо красивая, пронзительно желанная, бесконечно любимая, сносгшибательная…

Он подался вперёд, сгрёб Леру в охапку и счастливо зарылся носом в её длинные волосы, вдыхая их аромат.

— Доброе утро, — прошептал Максим. — Как спалось?

— Прекрасно, — мурлыкнула она, нежась в его объятиях, как кошка, — если бы не твой оглушительный храп…

Максим рассмеялся, не обидевшись и не поверив: сам он до утра не мог заснуть, просто лежал рядом с Лерой и прислушивался к её дыханию, тихонько гладил её по плечу, целовал в висок… его распирало от переизбытка эмоций, он был так счастлив, что спать было бы настоящим кощунством.

— А тебя мама в детстве не учила, что врать нехорошо? — он шутливо куснул её за мочку уха. Лера хрипло засмеялась, и уже через мгновение Максим самозабвенно целовал её, прижав к стене. Единственное, чего ему сейчас хотелось — это усадить девушку на стол, стянуть с неё трусики и…

Однако здравый смысл, гостеприимство и голод (не телесный, а самый что ни на есть буквальный) возобладали над этим грешным сумасшедшим порывом.

— Что ты будешь есть на завтрак? — с видимым усилием отстранившись, спросил он. — Яичницу? Бутерброды? А может, сосиски сварить?

— Ты забыл, что я вегетарианка? — усмехнулась она. А он и в самом деле забыл. Да у него всё вылетало из головы в её присутствии…

— Значит, сделаю бутерброды с сыром, а не с колбасой. Яичницу-то можно?

— Нет, — Лера покачала головой, — я окончательно отказалась от яиц в этом году. Давно собиралась, но вот только сподобилась.

— Сумасшедшая, — вздохнул он. — Тебя и так ветер качает, а ты ещё и вегетарианишь… посмотри на себя в зеркало, бледня-бледнёй!

— Сейчас в моде такой анемичный тип девушек, — она улыбнулась. — К тому же, на фото я выгляжу толще, чем на самом деле… если немного поправлюсь — фотографы откажутся со мной работать, обозвав жирной свиньёй, и будут совершенно правы…

— А может, кашу хочешь? — предложил он миролюбиво, прерывая этот поток красноречия. — Сварить тебе овсянку или манную?

— Спасибо, Макс, я просто булку вареньем намажу, — она кивнула на стоящую на столе банку клубничного варенья. — И чай попью. Этого достаточно…

Макс старательно нарезал кружочками пахучий жёлтый лимон для чая. Лера, не удержавшись, тут же цапнула с тарелки один ломтик и с удовольствием запихала в рот. Рот Максима непроизвольно наполнился слюной — он явственно почувствовал во рту кислоту лимонного сока и поморщился, передёрнувшись.