Ученик чернокнижника - Александр Белогоров

– Ну-с, молодой человек! Готовы? – Афанасий Семенович возбужденно и радостно потирал руки. Казалось, что у него нет сил потерпеть даже несколько минут. Но при виде озабоченной физиономии Максима он словно застыл на месте и участливо спросил: – Что-нибудь случилось?

Максим рассказал ему про неприятную телеграмму и неожиданный отъезд родителей. Афанасий Семенович слушал внимательно, хмурясь и слегка закусывая тонкую, бледную верхнюю губу. Попросить перенести или вовсе отменить эксперимент напрямую Максим пока не решился, но в его словах это подразумевалось.

– Я знаю, что тебе тяжело, – сказал наконец старик расстроенным, тихим голосом. – И ты, конечно, можешь отказаться, но… – Он замолчал, будто с трудом подбирал нужные слова. – Мне бы очень этого не хотелось. Видишь ли, – поспешно, как бы оправдываясь, продолжил он, – некоторые препараты я готовил неделями, а то и месяцами. И даже промедление всего лишь в сутки может оказаться для них решающим, и мне все придется начинать сначала. А недель и месяцев, – старик грустно улыбнулся, – мне, возможно, осталось не так уж много.

– Афанасий Семенович! Тогда я, конечно… – Максиму стало очень неудобно за свою слабость. Сорвать сложнейший эксперимент из-за каких-то личных событий (даже, собственно, не событий, а только опасений) ему очень не хотелось. Он открыл уже рот, чтобы немедленно объявить о своей готовности, но старик тут же замахал руками.

– Нет-нет! Никаких поспешных решений из чувства долга! – резко сказал Афанасий Семенович. – Тебе лучше знать собственное душевное состояние. Гораздо хуже будет, если ты из-за плохой формы сделаешь что-нибудь не так!

– Но я готов! – запротестовал мальчик. Его покоробило такое недоверие к его силам.

– Тогда мы поступим вот как, – безапелляционно подытожил старик. – Сейчас у нас все равно еще есть несколько часов. Кое-какие реактивы пока что не дошли до кондиции. А по прошествии этого времени мы решим, как быть. Быть может, к вечеру станет ясно, как там Сергей Федорович. А пока что тебе нужно успокоиться. – С этими словами Афанасий Семенович вышел на кухню и через минуту вернулся со стаканом в руках. В нем плескалась какая-то зеленоватая жидкость с душистым запахом трав. – Выпей это! Тебе не повредит, – сказал старик и протянул напиток Максиму. – Он очень полезен, должен придать тебе сил. Только вот слегка горчит, лучше закусить конфеткой. – И с этими словами старик снова отправился на кухню.

Максим поднес стакан к лицу. Пахла жидкость очень приятно, ее так хотелось попробовать. И тут внезапно за окном рванула какая-то хлопушка. Мальчик от неожиданности вздрогнул и пролил на брюки примерно треть стакана. Тут как раз из кухни вернулся Афанасий Семенович с коробкой ассорти.

– А, ты уже попробовал! – весело сказал он. – Бодрит, но лучше добавить сладкого.

Максим не стал разубеждать старика и только согласно кивнул. Он не спеша стал прихлебывать напиток, оказавшийся действительно горьковатым, но в то же время на редкость приятным. Трудно было даже сказать, в чем секрет его привлекательности. Старик в это время аж замер, напряженно вглядываясь в то, как мальчик поглощает питье, и расслабился лишь тогда, когда тот допил последнюю каплю.

– Это древний напиток друидов, секрет жрецов! – гордо провозгласил Афанасий Семенович. – Его дозволялось пробовать только избранным. Быть может, я когда-нибудь расскажу тебе о нем подробнее. В нем сотни трав. В больших дозах он даже опасен, но в маленьких иногда незаменим.

Максим, собиравшийся было попросить добавки, сразу передумал. Он хотел спросить у Афанасия Семеновича о том, как тот сам узнал секрет, но язык его вдруг стал заплетаться, голова закружилась, а окружающий мир начал расплываться в причудливой дымке, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Как ни странно, резкой оставалась только фигура старика, который внимательно и, казалось, удовлетворенно взирал на него.

– Что за ерунда?! Как мог отец такое совершить?! – в сотый раз спрашивала Максимова мама у крутившего баранку мужа. Она вся изнервничалась: не могла спокойно сидеть и все время ерзала. (Максим бы при виде такого восторжествовал, потому что ему за подобное поведение обязательно досталось от мамы на орехи.) Наталье Сергеевне постоянно казалось, что автомобиль тащится слишком медленно, хотя Егоров-старший и выжимал из старенького «Москвича» все, что можно. А когда машина остановилась перед шлагбаумом, женщина даже выскочила из нее, купила в киоске первые попавшиеся сигареты и нервно закурила, чего не делала со студенческих времен: мало того, она и мужа-то частенько распекала за его пристрастие к трубке.

– Наверняка случайно, – в сотый раз отвечал Егоров-старший, обгоняя очередной автомобиль с никуда не спешащими дачниками. – Хотел, к примеру, припугнуть хулигана и немного не рассчитал. Ты же знаешь его силищу!

– Но ведь отец никогда и мухи не обидел! – вскрикнула мама, бросая в окно недокуренную сигарету и тут же зажигая новую.

– Чего гадать? – пожимал отец плечами в ответ. Егоров-старший по опыту знал, что лучше всего волнение жены гасит полное спокойствие. – Скоро приедем и все узнаем на месте.

Причиной внезапного отъезда родителей Максима послужила не болезнь деда, как сказали ему. Содержание телеграммы было настолько неожиданным, что они не знали, что и думать. Она гласила: «Арестован обвинению убийстве ТЧК Срочно приезжайте ТЧК Не говорите Максиму ТЧК Отец ТЧК». Представить себе Сергея Федоровича, столь доброго и миролюбивого, за решеткой, да еще по такому серьезному обвинению никак не получалось. Странным, по зрелом размышлении, казался и сам факт телеграммы вместо звонка, но в первые минуты было не до этого, а в дороге выяснить причину не было никакой возможности. Оставалось только гнать машину, ждать развязки, переживать за старика и радоваться, что сыну пока ничего не известно. А там, кто знает, может быть, все и обойдется.

Витька на этот раз обиделся на Максима всерьез. В глубине души он понимал, что не следовало расспрашивать его так настойчиво, а можно было бы немножко подождать. Но ждать Витька никогда не умел и даже не хотел этому учиться. К тому же он привык к уступчивости Максима, старавшегося никогда не доводить дело до ссоры. И вот – на тебе! Помимо прочего ему становилось как-то даже завидно: ведь у него самого не было такой тайны, которую следовало бы ото всех скрывать.

Витька рассчитывал, что Максим сделает шаг к примирению, но этого, как ни странно, не происходило. Несколько раз он сам порывался заговорить с другом, зайти к нему, хотя бы позвонить, но гордость удерживала от этого. К тому же Витька считал, что это друг обидел его недоверием, а следовательно, и инициатива должна исходить от него. Но Максим держался, и Витьке ничего другого не оставалось, как ждать обещанного рассказа в воскресенье.

Изрядно поломав себе голову над тем, что за секрет скрывает Максим, Витька, конечно, догадался, что тут не обошлось без участия странного старика. Но что у того могут быть за тайны? Разве что какой-нибудь опасный, может, даже запрещенный опыт. Но неужели Максим мог подумать, что он не сможет держать язык за зубами или струсит? Такое обидно было даже предположить. В результате Витька так ни до чего и не додумался, а его любопытство к субботе достигло крайних пределов. Он даже плохо спал ночью, чего с ним почти никогда не случалось. Это же надо: всю жизнь мечтать о каком-нибудь настоящем, захватывающем приключении, а когда нечто подобное намечается, оказаться в стороне! Витька ворочался с боку на бок, собираясь на следующий день поговорить с Максимом всерьез.