Вопрос смерти и жизни - Ирвин Д. Ялом

Когда мы выходим на улицу, меня трогает мысль о том, что пятьдесят лет назад в этой же больнице (только в другом крыле) родился наш «малыш» Бен. Завтра он, его жена Аниса и трое их детей приедут к нам, чтобы отпраздновать его пятидесятилетие. Мы уже приготовили дополнительные кровати в кабинете Ирва и в моем, и я сделаю все возможное, чтобы не показаться внукам умирающей старухой.

Семья Бена проводит выходные с нами. В субботу мы устраиваем праздник в ближайшем парке, чтобы отметить день рождения Бена. Хотя приглашения были разосланы всего неделю назад, большинство его друзей уже там. Некоторые знают Бена с начальной школы, с другими он учился в старших классах и в колледже, с третьими познакомился на летних каникулах в лагере Тавонга в Сьерре. Приятно видеть всех этих «мальчиков» – теперь уже взрослых мужчин с женами и собственными детьми, от малышей до подростков. Бен всегда был очень дружелюбным и общительным, и я рада, что он и его друзья продолжают поддерживать связь.

Самое большое удовольствие, конечно, мне доставляет время, которое я провожу с детьми Бена и Ани: шестилетним Эдрианом, трехлетней Майей и годовалой Паломой. Маленькие девочки – просто куколки, а Эдриан, когда он в хорошем расположении духа, очарователен. У него есть одно преимущество – или, возможно, недостаток: он необычайно красив. От матери Эдриан унаследовал широко расставленные голубые глаза, светлые волосы и ангельское личико. Кроме того, он очень умный и разговорчивый. К сожалению, когда у него случаются истерики, наш ангелок превращается в пресловутого дьявола. Я восхищаюсь терпением его родителей и их твердым убеждением, что в конце концов он это перерастет. Перед отъездом Эдриан целует меня и говорит: «Увидимся на День благодарения». В глубине души я спрашиваю себя, в каком состоянии я буду на День благодарения. И буду ли вообще.

Как только они уезжают, на меня снова нападают мои старые демоны – тошнота и диарея. Думаю, виновата еда, которую я позволила себе съесть на празднике Бена. Я чувствую себя такой несчастной, что мне хочется просто уйти из жизни мирно и безболезненно – я устала страдать. В такие дни не помогает даже мысль о том, что я больше никогда не увижу своих близких.

В конце концов благодаря лекарству от тошноты мне становится легче. Мое физическое состояние под контролем, но страхи остаются и находят выражение в ужасающем сне, который снится мне после обеда. Я разговариваю по телефону с коллегой, у которой в реальной жизни рак молочной железы. Во время беседы я пытаюсь найти файлы, над которыми мы вместе работаем. Я нажимаю на разные названия, но не могу найти ничего похожего на наш проект. В панике я щелкаю на какую-то иконку и слышу оглушительный писк, который заглушает голос коллеги на другом конце линии. Звук становится все громче и громче, но я не могу его отключить. В отчаянии я пытаюсь выдернуть кабель из розетки, но это не помогает. Звук, кажется, доносится отовсюду. Я выскакиваю из своего кабинета и бегаю по всему дому с криками: «Помогите! Выдерните вилки из розеток!»

Моему мужу-психиатру не требуется много времени, чтобы проанализировать сон и увидеть в нем желание покончить с мучительной жизнью.

* * *

Ирв снова везет меня в больницу на еженедельное вливание иммуноглобулина. Все идет гладко; перед капельницей мне дают бенадрил, и я погружаюсь в сон. Когда я просыпаюсь, Ирв сидит рядом со мной и спрашивает, как я себя чувствую. Обычно я говорю «нормально» или «так себе», чтобы избавить его от ненужных страданий. Но сегодня, в свете нашей завтрашней встречи с доктором М., я решаю быть более откровенной, чем обычно.

– Ну, если ты готов услышать правду, то мне кажется, что я плачу слишком высокую цену за жизнь. Я перенесла девять месяцев химиотерапии, а теперь прохожу лечение иммуноглобулином, которое убивает мой организм. Я просыпаюсь каждое утро и не хочу вставать. Сколько еще я должна прожить, прежде чем мне позволят умереть?

– Но иногда тебе хорошо – например, когда мы сидим на улице, держась за руки, или смотрим телевизор по вечерам.

– Хорошо… c’est beaucoup dire[23]. Если меня не мучают проблемы с желудком, я рада быть с тобой. Ты – главная причина, почему я до сих пор жива. Помнишь, когда мне впервые поставили диагноз множественной миеломы, улыбающиеся врачи сказали, что люди живут с этой болезнью годами. Если, конечно, они положительно реагируют на химиотерапию и другие формы лечения. Они не сказали, что я умираю и что лечение нанесет непоправимый урон моему организму. Со временем я поняла, что уже никогда не буду прежней – что меня ждут дни невыразимых страданий. Мое тело слабеет и угасает, Ирв. Если бы ты мог оказаться в нем всего на несколько минут, ты бы понял.

Ирв долго молчит.

– Но ты жива. Разве этого недостаточно? – наконец говорит он. – Когда ты уйдешь, ничего этого больше не будет. Я не готов отпустить тебя.

– Ирв, за последние девять месяцев я смирилась со смертью. В конце концов, мне 87, и я прожила замечательную жизнь. Если бы мне было 40, 50 или 60 лет, это была бы трагедия, но в 87 смерть – неизбежная реальность. Умру ли я через три месяца или проживу дольше, не имеет значения. Я готова. Хотя, конечно, мне будет грустно расставаться с близкими, особенно с тобой.

* * *

В сочинениях Ирва есть две ключевые идеи, которые сильно повлияли на мое отношение к смерти. Первая касается непрожитой жизни. В этом смысле мне повезло: я умру без сожалений. Конечно, я не испытываю ничего, кроме признательности, по отношению к Ирву, моим детям, моим друзьям, стэнфордским врачам и материальным обстоятельствам, благодаря которым я могу прожить свои последние дни в комфортной обстановке.

Вторая идея, которая постоянно крутится у меня в голове, – это фраза Ницше «умри вовремя». Вот что сейчас занимает все мои мысли. Вовремя – это когда? Имеет ли смысл продлевать жизнь, если она приносит такие мучения? Что, если доктор М. скажет нам, что иммуноглобулиновая терапия не работает? Что, если она предложит какое-нибудь другое лечение? Вот как бы я на это отреагировала: я бы предпочла паллиативную помощь. Я хочу умереть без боли. И я бы попросила ассистированное самоубийство.

Мне кажется, что решать, жить или умереть, в первую очередь должна я сама. И я все чаще прихожу к мысли, что «вовремя» наступит не когда-то в будущем, через много месяцев или лет, а скорее раньше, чем позже. Я уже начала расставаться с дорогими моему сердцу предметами и людьми. В последний раз, когда к нам приезжала наша внучка Лили, я подарила ей очень ценную для меня вещь – страницу из средневекового манускрипта, которую я купила на набережной в Париже, когда жила там студенткой. Алане я отдала совершенно особенный жакет, который всегда вызывал у нее умиление. Аниса получила серебряное ожерелье с сердечком, украшенным крошечными бриллиантами. Оно ей так идет!

Более того, я постепенно отдаляюсь от людей, которых люблю больше всего на свете. Было приятно повидать детей Бена, убедиться, что с ними все будет хорошо. И все же я не хочу слишком беспокоиться о них или о ком-то из членов семьи; Ирв – единственный, о ком следует подумать. Конечно, многое зависит от того, что скажет доктор М., но я знаю: рано или поздно мне придется попросить Ирва не слишком давить на меня. Я не разделяю его убеждение, что жить стоит любой ценой.