Жан-Поль Готье. Сентиментальный панк - Элизабет Гуслан

В 1984 году газета «Матин» не ограничилась описанием туалетов: редакция сочла обязательным рассказать в статье, что модельер арендовал Зимний цирк у Жозефа Буглиона, человека прошлого столетия, одетого как Баффало Билл. Писательница Мари-Доминик Лельевр сообщала, что на шоу собрались пятьсот человек, перед зданием цирка стояли полицейские автобусы, люди забирались на крыши машин. Все были готовы отдать 300 франков за вход… На сцену поднялись три чернокожих музыканта и запели госпел. Это было не шоу, а настоящий хаос, из глубин которого на арену цирка выходили модели, задрапированные в роскошные ткани, воплощая новый, дерзкий образ вамп от JPG. Журналист газеты «Матин», ошеломленный дефиле тридцати моделей-африканок, одна поразительнее другой, в конце статьи сравнивает их с «завернутыми в бархат сомнительными пилюлями».

Рассуждать о его вызывающих взрывы эмоций показах стало всеобщим развлечением на следующие десять лет. Он придерживался четкого ритма: два показа в год, переходя из зала «Ваграм» в парк Ла Виллет, охватив еще и сквер Тампль, – и повсюду за ним следовали фанаты, не уступающие в численности поклонникам «Роллинг стоунз»… Жан-Поль стал так же популярен, как рок-звезды. Он устраивал яркие представления на подиуме, поражая зрителей невероятной сценографией своих шоу, сопровождающихся музыкой, так что они напоминали рок- или поп-концерт. Иногда в них участвовали Нене Черри и Бой Джордж[79], которые пели вживую. Во время шоу Готье выступала группа «Рита Митсоуко» и близкие с ней по стилю коллективы, играла аккордеонистка Иветт Орнер, похожая на лесную нимфу в расшитом золотом наряде… Никогда нельзя было предсказать, что приготовит Жан-Поль. Поэтому все хотели любой ценой попасть на его показы. Это было так, словно огромный «Палас» раскинулся под стеклянным потолком Большого зала в Ла Виллет. Журналистки Мари Колман и Паскалин Кювлие о шоу «Трижды ничто ни о чем» говорили: «Люди наступали друг другу на пятки… Забывали про журналистов из модных журналов и байеров, затерявшихся в толпе фанатов, которые пришли ради удовольствия. Объединенное общим инстинктом, племя Готье собиралось вместе, мы чувствовали себя одной семьей, мы находились среди своих. Это был не просто показ мод, это было событие». Обычно там работали около трехсот фотографов и дюжины международных телеканалов. Приходили прирученные буржуа и аккуратненькая молодежь, «бесебеже». Сильви Жоли согласилась на пародийную роль «манекен де кабин»[80] в отставке. Конечно же, в спектаклях Готье наибольший интерес вызывали его модели одежды, но иногда иронические выпады попадали в цель так точно, что это становилось самым важным моментом. «Ну, а кроме этого, что же мы увидели?» – задавалась вопросом газета «Матен», раздраженная избытком юмористических аллюзий. Однажды журналистка, разнервничавшись при виде платья домохозяйки, сшитого из синтетического покрывала (коллекция под названием «Нескромное обаяние буржуазии»), заключила: «В конце концов, жизнь – это всего лишь балаган».

Готье было не занимать ни иронии, ни таланта. Все знали, на что он способен. Катрин Лардер, главный редактор журнала «Мари Клэр», очень быстро распознала в нем врожденный талант поражать зрителей, а в его шоу – скрытую буффонадой строгость. От его пронзительной иронии, таланта художника, потрясающего умения показать множество очень разных женских образов во время одного дефиле кружилась голова. О нем писали даже слишком много; Готье стал главной темой почти в каждом издании. Репортеры следовали за ним повсюду, чтобы потом написать, как он ведет себя в ателье, в кабинете, в квартале Ле-Аль, во время показа. Его называли только по имени, поскольку посвященные уже образовали огромное число: все понимали, о ком идет речь. Его имя превратилось в символ поколения, которое восторгалось «Балом вампиров» Полански и фильмами Трюффо, ставшими сенсационными манифестами бунтарского духа нового времени. Непредсказуемая знаменитость, всеобщий любимец, он вскрыл истинную сущность пышных ритуалов показов мод. Вместо величественных, пафосных дефиле Сен-Лорана, напоминающих венчание монарха, царственно ведущего к алтарю новобрачную, появились хулиганские спектакли, которые возвещали об окончании привычного восприятия моды. Теперь по подиуму модели передвигались бегом или вприпрыжку, вовсю веселясь. Пришло время неотразимых шутов, состоявших при дворе короля-чудодея, где вместо напыщенного благоговения царили дружба и обожание. С этого времени любовь к Готье все возрастала.

Итак, первое: в мире моды наконец появился великий реформатор, опрокинувший все догмы. Второе: Жан-Поль Готье не относился к себе всерьез, а это, по всеобщему мнению, редчайшее качество в этой области. «Высокий угловатый человек с белыми волосами, подстриженными ежиком, на минуту выбегает на подиум под горячие аплодисменты зрителей», – восторгалась пресса, сраженная простым отношением модельера к самому себе. На самом деле такое поведение не было ни обдуманным, ни просчитанным. Никакого особенного эффекта он произвести не хотел. Жан-Поль приветствовал зрителей так же, как он делал выкройки, рисовал, пел, танцевал и просто ходил – инстинктивно быстро, легко и весело. Он был быком, по его собственным словам, но быком крылатым. Иногда он выводил за собой на сцену всю команду. Выволакивал под свет прожекторов смущенных портних и осветителей, делая их, против их воли, лицами недели. После этого шоу заканчивалось. Жан-Шарль де Кастельбажак так говорит об особенной легкости характера Готье: «Даже в трудные моменты он излучал радость и был великодушен. Для меня в девяностые годы наступили тяжелые времена, это был очень неблагоприятный период. Такому эксцентрику, как я, имеющему за плечами уже сорок лет работы, трудностей, взлетов и падений, было нелегко пережить это время. Однажды Жан-Поль зашел навестить меня. Он положил руку мне на плечо и сказал: “Популярность придет. Ты снова будешь работать, все вернется сполна”. Это по-настоящему меня тронуло. К тому же он не ошибся, потому что я уже вынашивал идею “Молодых христианок”, которую и осуществил в 1997 году. Я переосмыслил свои правила. А поддержка и философия Жан-Поля придали мне сил. Он вел себя очень доброжелательно, по-братски. Это совершенно уникально в нашей области. Он был единственным, кто подбадривал меня, кто сказал мне: “Держись, все будет хорошо!” Теперь я вижу в этом некое предзнаменование. Он всегда служил фантазии, и он всегда любил делиться. Когда наблюдал, как работает Сен-Лоран, я видел, что страдание у него – часть творческого акта. А он [Готье] всегда стремился к своему горизонту, не мудрствуя, двигаясь легко, без всяких экзистенциальных мучений. Этот образ Жан-Поля, появлявшегося в конце дефиле на сцене бегом, подпрыгивая и восторженно улыбаясь, дает о нем самое полное представление. Его философию можно выразить словами Сервантеса о том, что нельзя терять ребенка в себе».

Детство, проведенное в Аркёй, всегда его вдохновляло. Оттуда родом все его разгулявшиеся матросики, старые безрукие куклы и воришки в розовых пачках… Но время шло вперед: влюбленный Франсис и друг Дональд тоже стали неотъемлемой частью его творческой жизни. Без кипучей энергии, выплескивавшейся в классе или на площадке для игр и объединявшей всю жизнь трех верных друзей, ничего бы не получилось. Они не смогли бы настолько дерзко, самоуверенно, держа руки в карманах, заявиться в строгий и чопорный мир моды. Однако они смело стремились вперед, не тоскуя о прошлом. Эти три Гавроша не стучались, робея, в дверь – они перевернули все вверх дном в этом золотом королевстве. В результате газеты окрестили Готье «ужасным ребенком» моды, вспомнив литературное произведение Кокто[81].