Королева Кастильская - Виктория Холт

– Она женщина величайшего благочестия, – снова заговорил Торквемада, – но когда дело касается ее детей, она склонна пренебрегать своими обязанностями, желая угодить им.

– Мне это отлично известно.

– И совершенно ясно, – продолжал Торквемада, – что молодая Изабелла должна быть отправлена в Португалию в качестве невесты Эммануила. Но при одном условии, о котором я и хотела бы уведомить суверенов.

– Условии?

– Когда я изгнал евреев из Испании, – произнес Торквемада, – многие из них нашли убежище в Португалии. – Внезапно он помрачнел, в глазах загорелся безудержный злобный фанатизм; казалось, что только глаза и живы на этом мертвом лице. Ненависть Торквемады к еврейской национальности чувствовалась сейчас в его взгляде и голосе. – Своим мерзким дыханием они оскверняют воздух Португалии. И я желаю, чтобы их изгнали из Португалии так же, как я изгнал их из Испании.

– Если брак состоится, то не в нашей власти будет диктовать Эммануилу политику по отношению к евреям, – заметил Хименес.

– Да! – воскликнул Торквемада победоносным тоном. – Однако мы могли бы включить это в условие брака. Эммануил жаждет жениться на Изабелле. Пожалуй, даже более, чем страстно. Для него это не просто великолепный брак… союз с богатым соседом. Молодой король слаб и чувствителен. Вспомните о его терпимом отношении к евреям. О его странных мыслях. Ему бы хотелось, чтобы все люди в его стране проживали в гармонии и следовали своей собственной вере. Вы же понимаете, что он просто дурак и не осознает своего долга по отношению к христианству. Он желает править, как он по своей глупости выражается, «с терпимостью». А на самом деле он – молодой человек, томящийся от любви.

– Он виделся с принцессой, когда та приезжала в Португалию, чтобы выйти замуж за Альфонсо, – тихо произнес Хименес.

– Да, он виделся с ней, и с той секунды, как она стала вдовой, вынашивает одно-единственное решение: сделать ее своей женой. Что ж, почему бы и нет? Изабелла может стать королевой Португалии, но при одном условии: изгнании евреев из этой страны, как они были изгнаны из нашей.

Измученный Хименес лежал на подушках. Торквемада встал.

– Я вас утомил, – проговорил он. – Но рассчитываю на вашу поддержку, если она мне понадобится. Только это вряд ли. – Огонь ненависти снова вспыхнул в глазах семидесятилетнего старика. – Я все объясню королеве и уверен, что заставлю ее осознать свой долг.

После ухода Торквемады архиепископ лежал и размышлял о его визите.

Торквемада, конечно, намного сильнее, чем он. Никто из них двоих не придавал человеческим страданиям никакой важности. Они так часто терзали себя, что их совершенно не беспокоили мучения других.

Однако на сей раз Хименес больше думал о своей проблеме, чем об Изабелле и Эммануиле. И наконец решил, как ему поступить с братом. Он отправит Бернардина обратно в монастырь, назначит ему небольшое пособие, но при условии, что тот никогда не покинет стен монастыря и никогда не сделает попытки снова увидеться с братом.

«Когда дело касается меня, я очень слаб», – думал Хименес. Он удивлялся, что может совершенно равнодушно думать о несчастьях, которые, несомненно, выпадут на долю португальских евреев, или Эммануил примет новое условие, и в то же время беспокоиться о человеке, едва не убившем его. А все потому, что этот человек приходился ему родным братом.

* * *

Принцесса Изабелла перевела взгляд с лица матери на Торквемаду.

У нее пересохло во рту, и она чувствовала, что если попытается возразить, то не сможет произнести и слова. Выражение лица матери было нежным, но решительным. Принцесса понимала, что королева заставила себя принять решение – возможно, ее вынудил сделать это бывший духовник. Он ведь и раньше неоднократно принимал решения за королеву. Рядом с этими людьми принцесса чувствовала себя совершенно беспомощной. Они просили ее согласия, но оно им ни к чему. Все будет так, как захотят они, а не принцесса Изабелла.

– Я не могу поехать в Португалию, – еще раз попыталась возразить она.

Торквемада поднялся, и тут принцесса подумала вдруг о тех мужчинах и женщинах, которых глухой ночью привозили в его секретную тюрьму и допрашивали там до тех пор, пока от изнеможения или от чего-то еще более худшего, как ей было известно, они не говорили то, что он хотел услышать.

– Делать то, что идет на пользу Испании – долг дочери Испании, – произнес Торквемада. – И грешен тот, кто говорит: «Я не хочу этого» или «Меня это не волнует». Так нельзя.

Это ваш долг. И вы должны исполнить его, иначе вы подвергнете опасности свою душу.

– Вы утверждаете, что это мой долг, – сказала принцесса, – но откуда мне знать, что это именно так?

– Дочь моя, – вмешалась королева. – То, что принесет пользу Испании, – твой долг, и долг всех нас.

– Мама, – воскликнула принцесса, – вы не понимаете, о чем просите!

– Я очень хорошо все понимаю, – возразила королева. – Это твой крест, дорогая. И тебе придется нести его.

– Вы решите сразу две проблемы Испании, – сказал Торквемада. – Вы заключите этот брак, который обезопасит наши границы, и поможете прочно укрепиться на португальской земле христианской вере.

– Уверена, что Эммануил никогда не согласится изгнать евреев! – выкрикнула Изабелла. – Я его знаю. Он желает свободы мысли в Португалии. Он так и сказал. И никогда не согласится!

– Свободы для греха он желает, – тихо пробормотал Торквемада. – Но он жаждет брака с вами. И это будет нашим условием.

– Я не смогу, – слабо проговорила Изабелла.

– Подумай, что это означает, – прошептала мать. – Ты навсегда искоренишь ересь в своей новой стране и прославишься.

– Дорогая мамочка, меня не волнует…

– Замолчите! Замолчите! – раздался громоподобный голос Торквемады. – За такие слова вы можете предстать перед трибуналом!

– Вы разговариваете с моей дочерью, – довольно холодно напомнила королева.

– Ваше Величество, уже не в первый раз мне приходится напоминать ВАМ о ваших обязанностях.

Королева смиренно молчала. Торквемада прав. У этого человека более развито чувство долга, чем у нее. И она ничего не могла поделать с тем, что ее любовь к семье часто становилась между ней и ее долгом.

Она должна быть на его стороне. Фердинанд считает, что этот брак необходим, а выдвигаемое условие очень помогло бы католической церкви, так что ей следует забыть о своей любви к дочери и встать на их сторону.

И когда она обратилась к дочери, в ее голосе зазвучали суровые нотки:

– Перестань вести себя словно малое дитя. Ты уже взрослая женщина и дочь королевского дома. И ты согласишься на этот брак, ибо на днях я отправлю к Эммануилу курьера с депешей.

Лицо Торквемады выразило одобрение. Однако он не улыбнулся. Он никогда не улыбался, но выражение его лица было настолько близко к улыбке, насколько возможно.