Единая теория всего. Том 3. Антропный принцип - Константин Образцов

Славка прищурился, для солидности плюнул через зубы и поинтересовался:

– А то что?

– Ничего.

Мы молча смотрели друг другу в глаза. Потом он отвернулся и вразвалочку пошел прочь.

До конца учебного года ни Чечевициных, ни Дато действительно больше не трогали.

Летом я на две смены уехал в спортивный лагерь под Лугу. Свежий воздух, солнце, речка, перловая каша с мясом, тренировки по два раза в день шесть дней в неделю, игра в “вышибалу” пятикилограммовым набивным мячом, походы на лодках – я вернулся домой, ощущая себя греческим полубогом, переполненный силой и распирающей изнутри энергией жизни, от которой едва не звенел и не прыгал, как туго надутый резиновый мяч. Родители нарадоваться не могли, а вот двор встретил тревожно.

Славка тоже времени зря не терял и все два месяца деятельно внедрял в жизнь передовой опыт старшего хулиганья с Чугунной. Вокруг него собралось уже человек десять, настоящая шакалья стая, от которой проходу никому не было: ни футболистам из третьей и пятой парадных, у которых отбирали мяч и пинками гнали с площадки, ни старшекласснику и отличнику Коле из шестой, ни, тем более, Чечевициным и Дато Деметрашвили, у которых не проходили синяки и которые почти вовсе перестали выходить во двор. Доставалось даже малышне и девчонкам, что свидетельствовало о серьезном падении дворовых нравов. Обошелся без побоев только Ваня Каин, и то исключительно благодаря тому, что предусмотрительно взял на прогулку один из своих альбомов и резко раскрыл его перед налетевшей было шпаной – тех разом как ветром сдуло. Впрочем, и он предпочитал больше не рисковать и засел, как отшельник, в своем штабе под самой крышей.

В те времена у нас не принято было жаловаться родителям. А взрослые были терпимы к мальчишеским дракам, как к естественному этапу взросления, и никому бы в голову не пришло из-за разбитого носа или поцарапанной коленки устраивать шумные разбирательства и безобразные сцены с непременной видеосъемкой, жалобами, полицией, адвокатами, журналистами, массовой сварой в интернете и – как апофеоз – участием в скандальном телевизионном ток-шоу. Да и что могли родители побитых мальчишек сделать Славке? Его собственный отец отбывал срок, мать потеряла всякое влияние на сына, участкового он не боялся, а для того, чтобы банально надрать уши, его нужно было еще изловить. Так что родителям мы не жаловались, нет. Не по правилам. А вот попросить помощи у старших братьев или друзей, особенно тех, кто занимается самбо и только что вернулся из спортивного лагеря, было в самый раз. Так что я по возвращении даже сумку толком не успел разобрать: нужно было наводить порядок в родном дворе – и немедленно. Кто-то ведь должен.

То, что дела у моего бывшего друга пошли в гору, было заметно сразу. Он восседал под “грибом”, небрежно закинув ногу на ногу, а руки – за спинку скамейки. Вокруг, как и положено стае, в соответствии с иерархией расположились остальные – кто на скамейке вокруг “гриба”, кто на лавочке рядом, кто-то на бортиках широкой песочницы. Деликатно звенела гитара, услаждая слух вожака. Трое полузнакомых девчонок, с маминой черной тушью на ресницах и напускным безразличием на краснощеких физиономиях, сидели рядышком под “грибом” и лузгали семечки.

Кажется, Славка даже рад был меня видеть: так преуспевший в жизни хозяин особняка радуется гостям, особенно тем, у кого жизнь складывается ни шатко, ни валко.

– Привет, Витюха! – он лениво махнул рукой.

Я прошел вперед, старательно наступил на ногу какому-то бледному прыщавому дусту, раскорячившемуся на бортике песочницы, и встал посередине площадки.

– Подойди, разговор есть.

Славка подумал немного, наверное, применяя к ситуации свод неписанных правил, усвоенных у старших товарищей, потом медленно встал, зачем-то отряхнул брюки и не спеша подошел ко мне.

– Чего надо?

Собственно, я действительно хотел поговорить – ну, для начала, а там как пойдет. Но то ли зрелище этой засиженной шпаной, будто мухами, детской площадки на меня повлияло, то ли взыграла бурлящая после спортивного лагеря и требующая выхода сила – в общем, я просто взял и коротко врезал ему в скулу.

Получилось сильно и звонко.

Он отскочил и оскалился. По щеке расплылось красное пятно. Все разом вскочили. Девчонки перестали грызть семечки и с любопытством уставились на меня. Слева и справа зашаркали подошвы – стая подбиралась и окружала, их было человек восемь, может быть десять, и тогда я громко сказал:

– Один на один слабо?

– Не слабо, – он тер щеку, не сводя с меня сузившихся, ненавидящих глаз.

– Тогда завтра. Говори, где.

Славка чуть помедлил и произнес:

– Прерии. Форт Уильям-Генри.

Я помню, как в этот миг мне стало пронзительно грустно, чуть не до слез. И прерии, и почти идеально круглая, утоптанная поляна среди высокой травы, которую мы называли “форт Уильям-Генри”, когда играли в последних из могикан – все это были наши слова, наши названия из детства, вдруг ставшего очень далеким, и несли на себе отсветы дружбы, теперь безнадежно угасшей. Мне хотелось протянуть руку, засмеяться, сделать вид, что все это игра и пустое, но вот только синяки у Чечевициных и Дато игрой не были, и террор, который Славкина шобла устроила во дворе, тоже не тянул на забаву, а потому я просто сказал:

– Лады. До встречи.

– Если не заочкуешь, – зло прошипел Славка.

И мы разошлись.

На следующее утро я взял заранее приготовленный школьный портфель и вышел из дома. Август выдался жарким, в прериях пахло терпкой горячей травой, пылью и креозотом от разогретых шпал железной дороги. Душный ветер шелестел в листьях молодых невысоких березок.

Они ждали меня на поляне: собрались кучкой у дальнего края, негромко переговаривались о чем-то, напряженные и, мне показалось, немного испуганные – Славка, Рыжий, Груздь и еще четверо знакомых и незнакомых мне пацанов. Увидели меня и уставились.

– Ты чего с чемоданом? – спросил Славка.

– В библиотеку потом пойду, книжки сдать, – ответил я.

– Ты еще дойди туда, – зло буркнул он.

Я бросил портфель у кромки травы и повернулся к ним. Они расступились широким полукругом. Славка вышел вперед и встал напротив меня, сопя и глядя исподлобья.

– Ну? – сказал я.

Он задрал ногу и пнул, целя в живот. Я легко поймал его за пятку, шагнул, подсек, толкнул и опрокинул спиной на утоптанную пыльную землю. Он тут же вскочил, будто подброшенная пружиной шутиха, и налетел на меня яростным ураганом мелькающих кулаков. Мне удалось сразу перехватить его правое запястье, но сделать полноценный захват не получилось, а Славка принялся свирепо молотить меня левой – в челюсть, по лбу, в висок, мы крутились в пыли, пыхтя и топчась, он вертелся, не давая себя поймать, стараясь вырвать правую руку, тонкая ткань его майки растягивалась и ползла, не позволяла ухватиться надежно, пальцы скользили по потной шее, а мое правое ухо горело и распухло как будто вдвое от пары точных и жестких ударов. Я дернул его на себя, схватил за ремень на пояснице и бросил через бедро, вложив в движение всю начинавшую прорываться злость. Прием вышел практически эталонным, амплитудным и мощным. Славка впечатался спиной в землю так, что загудело под ногами, задохнулся, закашлялся, а я упал на него сверху, пытаясь вытянуть руку на болевой. Он надсадно кашлял, плевался пылью, отмахивался и снова пребольно попал мне по уху, и тогда я прижал его грудь коленом и ударил кулаком в лицо, раз и два. Яркая кровь прочертила дорожки по испачканному лицу.