Стамбульский оракул - Майкл Дэвид Лукас

— Элеонора, — сказала она глубоким голосом, — ты приехала.

Элеонора не знала, что отвечать, поэтому не ответила ничего. А женщина тем временем продолжала:

— Я — госпожа Дамакан. — Она подошла к Элеоноре. — Я знавала твоего отца когда-то много-много лет назад в Констанце. Теперь я служу у бея.

Госпожа Дамакан схватила Элеонорину руку обеими ладонями и чуть помедлила, как будто ей надо было собраться с мыслями.

— Он сказал, тебе нужно переодеться. Твой отец.

— Да, — ответила Элеонора. — Я думаю, да.

— Мне кажется, что стоило бы помыться для начала.

Госпожа Дамакан улыбнулась и провела Элеонору через смежную дверь в купальню, выложенную синей и белой плиткой. В комнате было влажно. Пахло березой. В одном углу помещалась фаянсовая ванна. В другом углу стоял большой медный кувшин. Служанка почесала в затылке, пробормотала несколько подбадривающих фраз, наклонилась и через голову стянула с Элеоноры платье. Потом подхватила под мышку кувшин и сказала, что скоро вернется. Раздетая Элеонора осталась одна посреди купальни. Ей не было холодно, но все же она задрожала и обхватила себя руками. Потом присела на бортик ванны и время от времени поглядывала на свое отражение в плитке, поджидая госпожу Дамакан. Вскоре та появилась с кувшином горячей воды и губкой.

— Когда я уезжала из Констанцы, — с этими словами она подлила воды в ванну, — ты вся умещалась на моих ладонях. А теперь… вон ты какая.

Элеонора подняла глаза и покраснела. Давно уже никто не видел ее совсем раздетой. За исключением самого раннего детства, она всегда умывалась и одевалась сама, одна в своей комнате. Но обращение госпожи Дамакан было таким ласковым, что смущение скоро прошло. Элеонора взялась за холодный фаянсовый край, перегнулась и опустила ноги в ванну. Вода оказалась горячее, чем она думала, но через несколько секунд неприятное покалывание прошло, она целиком погрузилась в воду и с удовольствием подставляла лицо под струю воды, вдыхала чистый запах оливкового мыла и чувствовала, как горячая вода прогревает тело до самых костей. Госпожа Дамакан терла ей спину, ноги, руки, шею и живот, сначала нежно, а потом все сильнее и сильнее, как усердная судомойка, которая отскребает пригоревший рис со стен горшка не за страх, а за совесть.

Уже потом, когда ее завернули в толстое белое полотенце, Элеоноре показалось, что она словно заново родилась. Все горести и тревоги прошедших недель сошли с нее, как сходит старая кожа, и поток воды унес их. Она еще не совсем пришла в себя, бедренные косточки торчали, как подпорки шатра, но теперь она стала совсем другим человеком.

— Надеюсь, тебе это подойдет.

Элеонора обернулась и увидела за спиной госпожу Дамакан. В руках у служанки было красивое бархатное платье. Она протянула Элеоноре чистое белье и помогла застегнуть пуговки на спине. Когда все было застегнуто, в дверь постучали. Это был господин Карум, дворецкий. Он молча проводил Элеонору вниз, в столовую. Отец и Монсеф-бей уже сидели за столом, но при виде Элеоноры оба поднялись.

— Великолепно! — сказал Монсеф. Он отодвинул стул рядом с собой и жестом пригласил ее садиться. — Платье тебе очень идет.

Комплименты бея смутили Элеонору, она нерешительно потеребила кружевной воротничок и посмотрела на отца. Он надел свой лучший костюм и аккуратно подровнял усы. С гордой улыбкой Якоб потянулся через стол и сжал руку дочери:

— Ты просто красавица, Элли.

Господин Карум внес блюдо с дичью на подушке шафранного риса. Обычно Элеонору больше занимали разговоры, чем еда, но после недели вынужденного поста в корабельном трюме сочное хрустящее мясо и крошечные изюминки, попадавшиеся в рисе, привлекали ее внимание гораздо сильнее, чем последние стамбульские новости. Тем не менее она услышала, как отец и Монсеф-бей обсуждали судьбу племянницы госпожи Дамакан, которая прослужила несколько лет у бея, а теперь была замужем за кузнецом, татарином из предместий Смирны. Как выяснилось, именно из ее гардероба было то платье, в котором Элеонора вышла к столу. Женщины привезли его вместе с другой одеждой, чтобы продать в Стамбуле, но почему-то так и не донесли до базара. После пудинга из айвы мужчины перешли в библиотеку, а Элеонора, которая порядком устала, поднялась в свою комнату.

Сон восстановил их силы, и на следующее утро они перво-наперво велели везти себя на Галатскую телеграфную станцию телеграфировать Руксандре, потом сели в красный фуникулер, который вознес их вверх по главной улице Перы. Элеонора любовалась бульваром, что спускался по пологому холму, и ей чудилось, что она в Бухаресте или Париже, а может, на странице «Песочных часов» или какого-нибудь другого романа. Она смотрела, как мимо нее проплывают дамы, которые словно сошли с картинок модного журнала, и вдыхала сладкий аромат засахаренного миндаля — его продавал уличный торговец неподалеку от кафе «Европа».

— Пойдемте, госпожа Коэн, — поманил ее бей, и его каблуки застучали по камням мостовой. — Думаю, вас заинтересует цель нашей прогулки.

На Монсефе-бее был серый костюм и красная шерстяная феска, все это очень ему шло. Настолько, что некоторые иностранки с одобрением смотрели ему вслед, пока он вел Элеонору и Якоба по улице мимо галантерейной лавки, аптеки, фотографической мастерской к магазину, на витрине которого красовалась надпись «Мадам Пуаре. Модистка», выведенная золотом по стеклу. Они открыли дверь, тонко запел колокольчик, и женщина за прилавком, вероятно сама мадам, посмотрела на них поверх очков.

— Добрый день, — сказала она. — Чем могу служить?

— Мы хотели бы заказать платье, — начал бей, усаживаясь на диван перед трехстворчатым зеркалом. — Для юной госпожи.

Юная госпожа, сообразила Элеонора, — это она.

— Ну что вы, Монсеф. — Ее отец кашлянул, прикрыв рот платком. — В этом нет необходимости.

— Нет-нет, — ответил бей. — Это совершенно необходимо.

— Разумеется, ей нужна одежда. Но этот магазин не совсем то, что нам надо.

Мадам Пуаре подняла одну бровь и пригладила темные с проседью волосы.

— Я не сомневаюсь, что вы продаете товар наивысшего качества, — продолжил Якоб, обращаясь к мадам Пуаре, — но она еще совсем ребенок, не хотелось бы никого затруднять.

Бей закинул ногу на ногу, вынул золотые часы, откинул крышку и посмотрел на циферблат.

— Я настаиваю, — сказал он. — Уверяю вас, никакого беспокойства. Нам повезло, что у госпожи Дамакан нашлась эта одежда, но ведь у каждой девочки должно быть по крайней мере три красивых платья, как вы считаете, госпожа Коэн?

Элеонора теребила сборку на талии. Она считала именно так. Ведь нельзя же все время ходить в одном и том же, а модели в витрине выглядели поистине великолепно. Но больше всего, даже больше нового платья, Элеоноре не хотелось никого огорчать: ни отца, ни Монсефа-бея.

— Конечно, — вступила в разговор мадам Пуаре, — красивые наряды необходимы молодой девице, как лебедю — оперение. И любому здравомыслящему человеку понятно, что одним-двумя ей не обойтись. Теперь, госпожа Коэн, не соблаговолите ли вы присесть, и мы подберем ткани, которые будут вам к лицу.