У чёрта на куличках - Владислав Хохлов

пауза и силы, она снова кричала, но никто не пытался ответить или помочь. Серёжа узнал этот голос, это была Юлия. Преследователи стали подходить ближе, проносились мимо проходов чуточку быстрее женщины, а она оступалась и хромала, и вот, когда она могла появится в следующем окне, там возникла новая фигура. Высокая, но худощавая, бледнее всех прочих, оно напоминало пародию на человека, с этими длинными руками и опущенной вниз головой, и оно ждало.

Юлия должно быть увидела нечто, и вернулась в проход назад, где её уже подстерегали преследователи. Хоть и ожидалась сцена поимки, с беглянкой ничего не делали, только окружили и ходили кругом. Две фигуры вели себя странно: двигались на ногах, но сгорбившись, и иногда падая на четвереньки и снова поднимаясь, точно не в состоянии выбрать одно из положений, а третий держал ровную осанку. И снова крик, более громкий и отчаянный, но даже он не разбудил никого из Беговых, никого из жителей Неясыти.

Бледный подошёл к Юлии в упор, и та ничего не могла поделать, а всего лишь сжалась, прячась в маленький комочек, который был бессилен в этой ситуации. Она что-то говорила, просила, умоляла, но на таком расстоянии и за окнами ничего не было слышно. Серёжа видел только дрожащее тело и надрывно дёргающиеся плечи. Существо медленно потянуло когтистые лапы к женщине, подняло вверх над землёй, и голова бедняжки резко повернулась под странный угол, а тело тряпичной куклой упало не землю. Точно по команде, стоило существу махнуть лапой, как троица гончих кинулась к убитой, разрывая в клочья одежду, орудуя как руками, так и зубами. Когда от одежды остались лишь нелепые лоскуты, работа перешла на волосы и плоть. Издали это напоминало то, как маленькие дети рвут в клочья ненужную плюшевую игрушку, забавы ради. Даже находясь так далеко от этого ужаса, Серёжа почувствовал в воздухе запах крови.

Как только парень сделал нервный глоток, его заметили. Бледный обернулся в сторону наблюдателя, и вся картина исчезла в темноте, словно выключили свет софитов.

Серёжа попытался найти другое место для просмотра. В голову сразу пришла мысль, что на карниз села птица, но ни вверху, ни внизу не было видно знакомой картины. Парень только напряжённо выдохнул, он не знал, верить глазам или нет. Даже малейшей догадки, что именно было там снаружи, между заброшенными халупами Неясыти, никак не приходили к нему. Скрип половицы, он поворачивает голову и в затылок прилетает крепкий удар.

– Ты чего ночью шляешься? – грозным шёпотом спросил Григорий.

– Я…

– Опять решил всех разбудить? Так если хочешь кричать, то я мигом дам тебе целый десяток причин!

– Я видел, как женщину убили… – у Серёжи не нашлось ничего, что можно было бы ответить. В этот момент он ощущал себя нашкодившим парнишкой, хоть страх от представления и сменялся жгучей ненавистью.

– Ну и чёрт с ней, пускай подыхает. А ты, живо спать!

22 ноября 1998 года, утро

Парень так и не смог уснуть, и всю ночь проволочился под боком у сестры. Это напоминало ему то, как первую ночь он мучился совершенно аналогично. Когда в окне стало чуточку светлее, от того, что солнце соизволило подняться, спустя очень долгое ожидание… Серёжа не поленился спуститься и сделать вид, что проснулся самостоятельно.

Все остальные проснутся приблизительно через час. И всё это время Беглов-младший просто сидел на стуле и считал остатки еды. Прошлым вечером местные поделились новыми продуктами, из-за чего вся семья новоприбывших могла жить без малейшего чувства голода. Разглядывая то, что легко попадёт ему в рот сегодня или в любой другой день, он заметил небольшой окорок. Красный ломоть так и привлекал к себе внимания, напоминая сплошную яркую кашицу.

Юлия.

Перед парнем словно лежала часть девушки, той самой, которую на его глазах разорвали в клочья. Это был бы ужасный подарок случайному зрителю, но этот кусок таковым не являлся, – он ведь появился задолго до убийства… Или казни? Только сейчас, собравшись мыслями, не отвлекаясь на появившуюся перед окном черноту и то, что вдалеке маячили маленькие и звериные фигуры. Теперь он мог подумать, углубиться в вопрос, вернуться на несколько часов назад, когда залитая лунным светом дорога между избами была немой сценой звериной расправы.

Нет, он не мог ошибиться, там была Юлия, и кто-то ещё. Будь у него возможность познакомиться, – или хотя бы один раз взглянуть, – со всеми, то легко можно было бы найти настоящих виновных и… Его.

Пока в избе было тихо, а все никак не могли отойти от сонного заточения, юноша надел ботинки, набросил сверху куртку, и глупо остановился у двери. Стоило только оказаться на финише (или старте?), как всякая мотивация исчезла в никуда. Может ли быть такое, что снаружи всё ещё стоит тот чёрный пёс, нагло сторожащий дверь, не дающий даже приоткрыть её? Сможет ли Серёжа справится с клыкастым комком шерсти и бешенства, если эта дура решится напасть? А если и так, хоть кто-нибудь спасёт его? Точно не отец и не мать с сестрой… Если первый насильно бы медлил, надеясь, что все его проблемы исчезнут после сомкнувшихся на шее несовершеннолетнего сына клыков, то остальным подобный подвиг был не по силе.

Парень уже минут десять стоит статуей перед дверью, не в силах ни толкнуть её, ни сделать шаг назад и бросить всю инициативу в печь. От представленных картин собственной смерти и схватки с псом, словно Геракл и Немейский лев, сердце бешено стучало, отбивая барабанное соло на каждом рёбрышке. Кровь проносилась галопом по телу, пот стекал ручьём, и было чертовски душно. Прямо в куртке, всё ещё внутри избы, и доводя себя до исступления, он никак не решался.

Он просто сделал шаг и толкнул дверь. Он хотел выбраться. Сбежать. Не от этих образов, что застыли у него перед глазами – образами собственной гибели, а от духоты и запаха отца…

Дверь чуть ли сама не открылась перед юношей, резко вылетев наружу и грозно ударившись о стену. На секунду сложилось ощущение, словно её разорвёт на части от этого удара. Но она вернулась назад, скрипя петлями, будто жалуясь на неуклюжего жителя. Убедившись, что никто не проснулся от такого грохота, Серёжа вышел наружу и пошёл вниз к избам. Через пару минут он заметил, что снаружи было не так прохладно, как должно быть, словно в Неясыти температура никогда не была ниже или выше