Не плачь - Мэри Кубика

Я сажусь в лифт и поднимаюсь на сорок третий этаж. Улыбаюсь девушке-администратору; она улыбается мне в ответ. Я почти уверена, что она не знает, как меня зовут, но хотя бы больше не требует у меня пропуск. Работаю здесь уже почти год, триста шестьдесят дней. Работа мне совсем не нравится; должность референта на тотемном столбе ниже даже уборщика, человека, который подметает полы и моет туалеты.

Я устроилась сюда по одной-единственной причине: здесь платят. Немного, но платят. Кроме того, мне с моим гуманитарным дипломом из второразрядного колледжа на многое рассчитывать не приходится. Но с такой работой я справляюсь.

Первым делом, придя на работу, я пытаюсь отыскать Бена. Вчера он мне так и не перезвонил, наверное, был очень занят со своей подружкой по имени Прия. Но об этом я не позволяю себе думать; нельзя. Я не хочу думать о Бене и Прии. О Бене, Прии и моей ненасытной ревности. Велю себе сосредоточиться на насущной проблеме. Мне нужно найти Бена. Разыскать его и рассказать об Эстер.

Поднимаюсь на один этаж, иду в тот отдел, где работает Бен. Компания у нас крупная, с филиалами по всей стране. В компании трудятся четыреста с лишним юристов. Мы занимаем одиннадцать этажей офисного пространства. Каждый этаж, в сущности, ничем не отличается от остальных. Помощники юристов и референты вроде меня сидят в крошечных каморках, выгороженных в общем зале на каждом этаже. Наша среда обитания – папки с документами и копировальные аппараты. Нам недоступна такая роскошь, как естественное освещение; мы живем под лампами дневного света. Такое освещение никого не красит. Кажется, будто кожа у меня желтоватая и нездоровая – можно подумать, что у меня желтуха из-за какой-нибудь болезни печени или желчных протоков. Просто класс!

Я работаю на сорок третьем этаже, а Бен – на сорок седьмом. Поднимаюсь по ступенькам, стараясь не смотреть по сторонам. Лестница в нашем здании – настоящий ужас. Я нечасто по ней хожу, но иногда приходится, если не хочется стоять в тесной кабине лифта с тремя, четырьмя или даже одним не в меру ретивым юристом. Сегодня как раз такой день.

Заглядываю в каморку Бена на сорок седьмом этаже, но его там нет. Компьютер включен, на полу рядом с креслом на колесиках стоят его черные кроссовки и кожаная сумка. Я знаю, что он где-то здесь, в здании, просто его нет на месте. Спрашиваю у сотрудников, где Бен, прикрывая досаду еле заметной улыбкой.

– Только что здесь был, – говорит блондинка, помощница юриста, которая проносит мимо меня коробку с документами, цокая высокими каблуками, – вышел, наверное. – Это я и сама понимаю.

Нахожу обрывок бумаги и быстро пишу записку, стараясь выводить буквы покрасивее, хотя руки у меня дрожат по многим причинам – их миллион или, может быть, миллион и одна. «Нам нужно поговорить как можно скорее», – пишу я. Положив записку на клавиатуру, я спускаюсь на свой этаж, раздраженная и злая.

Утром мне доверили важнейшую задачу: маркировку Бейтса. Я должна проверить сквозную нумерацию на документах. Операция настолько важная, что ей даже имя собственное присвоили. Название операции, как и то, что точки над i или j называются титлами, я узнала, зайдя в Интернет по поручению одного из самых состоятельных клиентов фирмы. Кроме того, я узнала ряд не менее интересных вещей. Например, если второй палец на ноге длиннее большого, это называется «палец Мортона». Важным вещам присваивают чье-нибудь имя – например, маркировка Бейтса. Можно подумать, что это вопрос жизни и смерти. На самом деле, конечно, ничего подобного. Я наклеиваю сотни тысяч пронумерованных стикеров на огромное количество документов, прежде чем мне поручают снять с них три, пять или десять копий. Документов у нас коробки; что еще хуже, там даже нет скандальных подробностей, таких, какие получают адвокаты по бракоразводным делам. Мы занимаемся финансами. Да-да, я работаю на специалистов по деловым операциям, зануд, которые получают кайф от финансовых документов и разговоров о деньгах. А платят мне всего на несколько центов больше минимальной зарплаты.

Я наклеиваю стикеры быстро, движения у меня механические, как на конвейере. Думаю я совсем не о горах лежащих передо мной финансовых документов. Я делаю свое дело, но сосредоточиться на работе не в состоянии. Я могу думать только об Эстер. Где Эстер? Я ни на чем не могу сосредоточиться: ни на сквозной нумерации, ни на лежащих передо мной документах, исковых заявлениях, на которые я – страницу за страницей – наклеиваю стикеры с фамилией клиента. Слова сливаются у меня перед глазами. Я все время прокручиваю в голове наш последний разговор. Неужели я что-то упустила в ее интонации или усталой улыбке? Она была нездорова; она плохо себя чувствовала. «Куин, я только испорчу тебе настроение… Иди без меня, тебе будет веселее».

И вот теперь я гадаю: неужели она меня испытывала? Неужели Эстер меня испытывала? Проверяла, хорошая ли я подруга, способна ли думать о других, переступив через свои желания? Если все так и было, я не выдержала экзамена. Я ушла без нее; я развлекалась. А когда вернулась домой, и не подумала заглянуть в комнату к Эстер, спросить, как она себя чувствует и вообще… Такое мне и в голову не пришло.

Я не укрыла ее теплым одеялом, не принесла бульон. Другая соседка – хорошая соседка – наверняка сварила бы ей бульон. Другая соседка сказала бы: «Никуда я не пойду», хотя Эстер настаивала бы, чтобы я ушла без нее. «Ни за что на свете, Эстер. Мне гораздо веселее будет здесь, с тобой».

Но нет, таких слов она от меня не дождалась. Я сказала: «Ладно» – и поспешила уйти. Я даже не подумала, не лучше ли остаться.

Я громко чертыхаюсь, порезав указательный палец кромкой листа. Кровь капает на документ о движении денежной наличности и расплывается пятном.

– Черт, черт, черт! – повторяю я, понимая, что куда больше злюсь на Эстер, чем на досадное происшествие. Палец саднит, но гораздо больше саднит сердце.

Эстер хочет меня заменить.

На долю секунды я представляю себе мир без Эстер, и мне становится грустно.

– Неудачный день? – спрашивает чей-то голос. Я поднимаю голову и вижу, что на пороге стоит Бен, подбоченясь (последнее слово я тоже нашла на просторах Интернета; значит, руки у него на бедрах). Он видит, как кровь капает с моего пальца, и говорит: – Погоди, сейчас помогу.

На Бене тонкие хлопчатобумажные бежевые брюки и переливчатая рубашка поло. Одет он безупречно и выглядит потрясающе, хотя, скорее всего, на работу приехал на велосипеде – он часто так делает. У него гибридный велосипед «Швинн», который он ставит в хромированную ячейку на велопарковке возле здания и пристегивает велозамком. У него фигура бегуна, гибкая, но мускулистая. Он любит одежду в обтяжку – сшитые на заказ рубашки и узкие брюки. Наверное, ему хочется, чтобы все видели его ягодичные мышцы и мышцы живота. Во всяком случае, мне так представляется.

Не секрет, что я по уши влюблена в Бена. Я совершенно уверена, что об этом известно всем на свете, кроме него.

Бен достает из коробки бумажный носовой платок и прижимает к моему пальцу. Руки у него теплые, движения решительные. Он держит мою руку в своих, совсем рядом с моим сердцем. Он с улыбкой дергает меня за руку, заставляя поднять ее повыше.