Не плачь - Мэри Кубика

– Ты пробовала позвонить ее матери? – спрашивает Бен, и я качаю головой.

– Не знаю, как ее зовут. И номера не знаю, – признаюсь я.

Потом я рассказываю, что звонила в полицию. Один шаг в нужном направлении, хотя все мои действия напоминают «шаг вперед, два шага назад». Похоже, я вообще никуда не продвинулась.

– Проверь телефон Эстер, – предлагает Бен, но я пожимаю плечами:

– Не могу туда войти. Я не знаю ее пароля.

Если только родственники Эстер сами нам не позвонят, мы в тупике. Но Бен, не желая признать поражение, говорит:

– Посмотрим, что удастся сделать. – Он подмигивает: – У меня есть связи.

Правда, в последнем я сомневаюсь. Скорее всего, он просто лучше меня умеет пользоваться Интернетом и базами LexisNexis. Вот, пожалуй, единственный плюс работы в юридической фирме: доступ к базе данных, которая позволяет искать публичные записи и проверять сведения.

Мягко говоря, я раздражена; похоже, не способна ничего сделать правильно. Я не плакса, но целых две секунды мне кажется: я вот-вот сломаюсь. Хочется уткнуться лицом в салфетку из «Сабвея» и зарыдать. Но тут Бен тянется ко мне и быстро проводит рукой по моей ладони. Я стараюсь не придавать особого значения его жесту – он всего лишь дружески утешает меня, – но трудно не растаять, когда он говорит:

– Сомневаюсь, чтобы Эстер на тебя злилась. Вы с ней неразлейвода.

Так же раньше думала и я; мне казалось, что мы с Эстер неразлейвода. Но сейчас я уже ни в чем не уверена.

– Значит, ты позвони в книжный магазин, а я попробую отыскать ее маму. Мы найдем ее, – обещает он. – Непременно найдем.

И тут я понимаю, что мне нравится его голос, мне нравится уверенность и серьезность, с какой он взвалил задачу на себя, и я улыбаюсь, потому что больше не одна разыскиваю Эстер Вон. Я очень рада, что у меня появился сообщник.

Стою у двери дома Ингрид Добе и смотрю на палисадник, заваленный опавшей листвой. В следующий раз надо будет принести грабли и сгрести листья. Вот самое малое, что я могу сделать для Ингрид.

Вряд ли она способна сгрести листья сама, потому что для этого нужно выйти из дому, а она из дому не выходит. Скоро выпадет снег. Не хочу, чтобы ее газон пожух.

В руках у меня два бумажных пакета с покупками – по одному в каждой руке. В кармане сдача, доллар семьдесят пять центов. Так как обе руки заняты, я жму на звонок коленом и жду, когда Ингрид мне откроет.

На улице светит солнце. Не тепло – даже наоборот, но хотя бы солнечно. Морозный денек. Чайки что-то раскричались, подняли шум. Стаями кружат над головами прохожих, садятся на крыши и навесы.

Когда Ингрид открывает, вид у нее неважный. Волосы растрепаны; она встречает меня в халате, наброшенном поверх ночной рубашки. Она не накрашена, на лице проступили глубокие морщины – под слоем косметики я их не замечал. В голову приходит одна-единственная мысль: Ингрид выглядит старухой.

– Доброе утро, – глухо здоровается она, и я отвечаю:

– Доброе утро.

Впустив меня, она сразу же захлопывает за мной дверь. Она очень спешит, чтобы не впустить в дом ветер с улицы. Иногда ее беспокойство усиливается. Бывает, страх внешнего мира начинается и заканчивается на пороге, и, пока Ингрид находится в доме, она разговаривает и ведет себя как совершенно нормальный человек. Но за его пределами она боится самого воздуха: микробы, загрязнение, пыльца, дым, чужое дыхание… да мало ли еще какие ужасы таятся на улице! Видимо, сегодня как раз такой день. Она быстро втаскивает меня в прихожую, озирается по сторонам, чтобы убедиться, что за мной нет слежки, что ветер не залег за мной в засаде, готовый наброситься на нее, – и сразу же захлопывает дверь, задвигает засов и запирается на ключ.

Потом она глубоко вздыхает и улыбается.

«Уф, – говорит ее улыбка. – Чуть не попалась!»

У Ингрид бывают хорошие и плохие дни, но какой сегодня день, дело не мое, поэтому я притворяюсь, будто ничего не заметил и мне все равно. Я не совсем понимаю, что такое агорафобия, зато знаю, что почтальон довольно часто оставляет у ее двери пакеты. Иногда они такие пухлые, что не пролезают в щель для писем. Мальчик-сосед возит ее мусорные баки к обочине, я или другой простофиля вроде меня покупают ей продукты и выполняют другие поручения. Судя по тому, что мне известно, все началось с панической атаки на рынке в центре городка. Несколько лет назад, летом в субботу там собралось много народу. На рынке было очень тесно, и именно тесноту сплетники винят в том, что у Ингрид началась паническая атака. Толпа. Кроме того, было жарко, жарко и душно, тяжело дышать. Очереди казались бесконечными; вокруг были люди, незнакомцы, которых Ингрид никогда раньше не видела. Туристы, приезжие. Одни зеваки видели, как она схватилась за горло и стала хватать ртом воздух; другие слышали, как она визжит: «Убирайтесь!» и «Оставьте меня в покое!». Ее поспешили оставить в покое и вызвали службу спасения.

«Не трогайте меня!» – кричала Ингрид, по слухам. Она боится, как бы паническая атака не повторилась, и потому вообще отказывается выходить на улицу. Боится потерять самообладание, боится умереть на местном рынке, чтобы все глазели на нее, показывали пальцами. Конечно, она никогда бы в этом не призналась; я только так думаю. Потому что и сам я меньше всего хотел бы умереть на местном рынке в окружении вонючего рыбного филе и многочисленных туристов.

Ингрид забирает у меня пакеты и несет их на кухню; я плетусь за ней следом. Вижу на кухонном столе колоду карт. Она раскладывает пасьянс «Солитер». Как грустно! Рядом с картами лежит листок бумаги. Она ставит галочки в тех случаях, когда пасьянс сошелся. Пока счет три-один в ее пользу.

Кроме того, на столе лежат материалы, нужные для изготовления бус: ленты, нити, шнуры. Бусины и застежки. Пустые картонные коробки из-под украшений. Папиросная бумага всех цветов радуги. Написанный от руки список заказов, который нужно отправить по почте. Несмотря на то что Ингрид обрекла себя на затворничество, она на удивление изобретательна. Ингрид изготавливает украшения и открыла собственный интернет-магазин. Все необходимые материалы ей доставляют на дом, готовые заказы забирает курьер с почты. Ингрид передает ему большие коробки с ожерельями или серьгами. Она зарабатывает себе на жизнь, не покидая собственного дома. Когда-то давно она и меня пыталась приобщить к делу, хотела научить делать украшения, которые мне все равно некому дарить. Но мои неумелые руки никак не могли освоить, как гнуть проволоку, как нанизывать бусины. Ингрид с милой улыбкой заявила, что ученик из меня никудышный. После того случая я только выполняю ее поручения, покупаю продукты и приношу обед из кафе. Позже она подарила мне украшение на шею, которое сделала сама. В нем нет ничего девчачьего или вычурного. Это ожерелье из акульих зубов на шнурке, длину которого можно регулировать. На нем совсем немного черных и белых бусин. «Для силы и защиты», – пояснила Ингрид, вкладывая ожерелье мне в руку. Наверное, она уже давно поняла, что мне нужны сила и защита. Видимо, акульи зубы именно их и символизируют. Ожерелье стало моим оберегом, моим счастливым талисманом. Я ношу его не снимая. Правда, пока оно ни разу не сработало.