Скандинавские пляски - Николай Куценко

Рядом с Марией на скамейке около клироса сидели две маленькие девочки-близнецы, лет пяти. Это были ее младшие дети. Хотя путь к храму был и неблизким и девочки часто капризничали, она считала своим долгом водить их на службу каждую неделю. Так она приучала их к храму. Малыши сидели тихо и ковыряли свечки, которые успел им дать перед службой местный дьякон, пытаясь хоть немного их развлечь перед долгой службой. Однако сегодня дорога в храм была особенно длинной – на улице бушевала метель, и все дороги были в сугробах. Дети устали и приуныли, даже несмотря на подаренные свечки. «Ничего, что устали, пусть лучше службу послушают, чем дома сидели бы и телевизор смотрели», – подумала Мария про себя. Как будто угадывая ее мысли, одна из девочек наклонилась к сумке, пытаясь достать планшет. Мария резким движением застегнула молнию на сумке.

В этот момент рядом прошел отец Амвросий. Он погладил малышей по головкам, что-то им прошептал и подошел к регенту. После этого началась служба.

В церковном хоре все певчие делились на первые и вторые голоса. Мария была среди последних, то есть тех, кто подпевал первым. Этот факт ее не смущал. Напротив, давал возможность петь, как ей хочется, не брать на себя лишнюю ответственность и не тянуть на себе всю службу. Требования ко вторым голосам были попроще. Первые же состояли либо из матерых певцов, либо из тех, кто относил себя к таковым, не обладая при этом должным талантом. Некоторые из «первых» действительно отличались яркостью исполнения, но были и те, кого слушать было откровенно противно.

Один из самых слабых голосов был у Алины. При этом она считала себя одной из основных солисток хора и пела только с первыми голосами. Последние же, видимо, в силу своей скромности, просто не решались ей возразить – не хотели брать грех на душу. Так и пела Алина – громко, несуразно, расхлябисто, иногда не попадая даже в ноты, пугая своим голосом не только «первых» и «вторых», а иногда и некоторых священников, знавших толк в пении. Брошенная лет двадцать назад мужем женщина, не имеющая ни детей, ни нормальной работы, Алина сначала озлобилась на всех, а потом и вовсе тронулась рассудком и подчеркивала в людях только их отрицательные стороны. Хотя сама в себе не имела ровным счетом ничего положительного.

В хоре об этом знали и старались лишний раз не вступать с Алиной в диалог. Она же, напротив, не упускала ни единого повода кого-то обидеть, задеть за живое или и вовсе оскорбить в перерывах между песнопениями.

Особенно критично она относилась ко вторым голосам, считая их людьми бездарными и допущенными для пения в храме только из сострадания регента.

Сегодня Алина была особенно не в духе, ее день не задался с самого утра, когда сосед стал барабанить по ее двери, чтобы сорвать ее репетицию. При этом он грязно выругался матом и добавил, что в следующий раз вызовет полицию. На службу Алина пришла почти в бешенстве.

– Ольга Ивановна, вторые голоса у нас никуда не годятся. Только все портят. Лучше бы их вообще не было, – начала Алина приставать к регенту в перерыве.

– Алина, тише вы, успокойтесь. Вы, как всегда, преувеличиваете, – попыталась сгладить обстановку регент.

– А вот и нет! Вон, например, эта вот, с детьми, вообще плохо поет!

– Тихо, тихо вы. Нормально Мария поет. Успокойтесь вы уже.

Мария услышала конец разговора, но решила подавить в себе эмоции и не отвечать на дерзости Алины, тем более что хорошо знала, как та себя обычно ведет, но все-таки расстроилась: «Вот дура, сама петь не умеет, а еще критикует меня! Чья бы корова мычала!» – подумала она. В этот момент хор запел Херувимскую, и Мария слегка отвлеклась на песню. Она старалась больше не смотреть в сторону Алины, а перевела свой взгляд на отца Амвросия.

Он служил по-особенному. Создавалось впечатление, что служба проходит на небесах, что батюшке помогают не люди, а ангелы, да и сам он – ангел. В храме стояла атмосфера настоящей нерукотворной веры. Веры небесной, не земной. Так вот служил отец Амвросий. По-особенному.

В какой-то момент службы Мария вся наполнилась благодатью и на глазах появились слезы. Она была по-настоящему счастлива. Как вдруг до ее ушей опять донесся голос Алины, обращенный к одному из солистов:

– Я же говорю вам, что не тянет эта Мария, ну, с детьми которая. Ну, не тянет, и все тут! Будете вы со мной спорить еще!

– Тише-тише, служба же идет. Потом давайте это обсудим.

– Нет, вы должны со мной согласиться, – не унималась Алина.

Марию словно ударили мешком по голове – обида подступала к горлу и на глазах появились слезы. В этот момент хор взорвался всеми голосами, наполнив храм небывалым по красоте звучанием. Это была ее любимая часть службы, и она старалась петь, как могла. Ее голос был на пределе своих возможностей. Вдруг внутри, в горле что-то запершило, защекотало – ком обиды, созданный Алиной, дал о себе знать. И голос Марии задрожал, ноты стали путаться, она сбилась и стала петь не в такт. Это заметил даже отец Амвросий.

Как только закончилась партия, Алина повернулась к регенту и стала говорить так, чтобы слышали все певчие:

– Нет, ну я же вам говорила! Эта Мария…

Не успела она закончить, как Мария подскочила к ней, схватила за кофту и прокричала:

– Еще одно слово, и я тебе вот этим кулаком, – она сжала руку в кулак и замахнулась на Алину, – между глаз врежу! Привыкла, что тут тебе никто не возражает! Сама петь не умеет! Ты меня поняла?!

Алина от испуга спрыгнула с клироса и выскочила из храма как ошпаренная. Регент стояла с открытым ртом, не понимая, как дальше себя вести. Отец Амвросий от неожиданности выронил крест.

Следующую исповедь измученная Мария, сожалеющая о своем поступке всю неделю, начала с рассказа Амвросию о том, как жестоко обошлась с Алиной в прошлый раз. Но Амвросий аккуратно остановил ее, улыбнулся и сказал, что тот случай грехом не считает и исповедовать его вовсе не нужно. Напротив, подчеркнул он, некоторые несознательные чада не понимают обычного языка, и с ними по-другому нельзя.

С тех пор Алина больше в храме никого не критиковала, к огромной радости регента и Амвросия, который до этого случая пытался безуспешно вразумить ее несколько лет.

День начинался прекрасно: утром Леониду сообщили, что у жены начались схватки, и в семье уже к вечеру ожидалось прибавление. Он ждал пятого ребенка, и это был сын. Леонид всегда очень нервно переживал сам процесс родов, по крайней мере, все предыдущие четыре раза он даже пил успокоительные, но только не сегодня: видимо, возраст и пережитые трудности сделали свое дело, закалив его и научив смотреть сложностям в лицо, не прячась от реальности: «Пятый так пятый, лучше больше, чем меньше, вон кавказцы рожают все время и ничего не боятся, а мы, русские, одного-то с трудом часто боимся сделать. А я – молодец, я ничего не боюсь, справлюсь и с пятым, и с шестым, если будет надо». Так Леонид настраивал себя все утро, и, надо сказать, настроение у него сильно улучшилось.