Майя Плисецкая. Пять дней с легендой. Документальная история - Вадим Эмильевич Верник

«Айседора». 1978 год.

Фото Владимира Пчёлкина из архива Екатерины Беловой.

Плисецкая, я отметил, цепко владеет периферийным зрением, замечает любой штрих, нюанс. Оператор сменил ракурс. Диалог двух великих женщин продолжается.

После репетиции я поинтересовался, как возник образ Айседоры.

– Это все Щедрин. Когда Бежар спросил меня: «Какие темы и произведения вы бы хотели станцевать?», я ему назвала «Невский проспект» Гоголя, «Смерть Ивана Ильича» Толстого. А Родион мне вдруг говорит: «Знаешь, неплохо было бы тебе сыграть Айседору. У нее такая интересная и трагическая судьба». Я об этом сообщила Бежару. И Бежар остановился на Айседоре…

Мы прощаемся с Майей Михайловной до завтра. Впереди разговор о Кармен.

День третий

Аллегро

Птица в клетке. Женщина в оковах страсти. Балерина на пуантах, в пачке, в жестких правилах классического танца. Такова жизнь. Она ограничивает нашу свободу.

Майя Плисецкая и Вадим Верник. Миккели, 1996 год.

И в этом состоит порядок вещей. Есть натуры, для которых единственный порядок – это закон свободы. Любовь вольна как птица. И тут уже ничего не поделаешь.

Про Плисецкую-Кармен известно все. Или почти все. И это «почти» давало мне надежду на какие-то новые откровения. Пустой зрительный зал. Только мы вдвоем с Майей Михайловной на соседних креслах. Ощущение фантастическое!

А начать я хочу словами Беллы Ахмадулиной:

«Кармен… Эта роль Майи обожаема мною. Это сложный шедевр. Соучастники изначального сюжета, Мериме и Бизе, редкостно удачно совпали с Родионом Щедриным, и вмешательство второго композитора, Щедрина, стало обогащающе украшательно, и все это вместе предполагало грядущий апофеоз. Но если бы не Майя, я не знаю как бы это сбылось. Есть много других прелестных талантливых исполнительниц этой роли, но как бы они ни были своеобычны, они должны следовать Плисецкой. Во всяком случае они не могут противостоять ей, и эта роль Плисецкой столь пленительна, столь ненасытна, я ей внимаю. Я видела этот спектакль множество раз, и всякий раз влажнели глаза мои. Вкратце упомяну, что на одном из давних спектаклей мои дети, которые были совсем маленькие и не были сведущи в сюжете, видели, что увлажнились мои глаза, и испугались. Действие держало их в напряжении, и с ужасом они спросили: "Сейчас ее убьют?". Я объяснила, что да, она погибнет, но дело не в этом.

«Кармен-сюита». Кармен. 1980 год. Фото Александра Макарова.

Искусство, пожалуй, самая уважительная причина для слез, и это простой и столь выпукло наглядный пример совершенства, – как если бы нам показывали глобус и говорили, что это подобие земли, но этот предмет отнюдь не вполне свою роль выполняет. Вот Плисецкая вполне. Она выходит за пределы всякого макета, обращенного в сцену, она уже участвует во всемирной трагедии, в великой неисчерпаемой теме любви, никогда не бывающей беспечной, просто свершенной. Я думаю, что суть устройства Майи, урожденная суть и взрослеющая вместе с ней, никогда не иссякающая, не знающая остановки, очень соответствует образу Кармен. Ее женская огненная суть все-таки не аморфное буйство, а строго пылающий огонь. Опасно поднести к ней близко любопытную или незаботливую руку, – опалит».

«Кармен-сюита». Кармен. Хозе – Александр Годунов. 1973 год.

Фото Александра Макарова.

Кармен опалила меня рано, благодаря танцу Майи Плисецкой.

А когда это случилось с ней самой?

– Кармен всю жизнь со мной. Первая пластинка, которую я услышала, это опера «Кармен». Мы плыли на Шпицберген, куда моего отца послали работать. Плыли две недели на ледоколе, и там – патефон. И единственная пластинка – «Кармен». Я слушала ее, эта опера мне безумно нравилась. Потом, на занятиях в училище стали вводить новый предмет – характерный танец. Там были русские, венгерские танцы, какие угодно. Например, цыганский танец у меня совершенно не шел. А вот испанский шел. И мне всегда нравилось это танцевать. Как-то так сложилось с самого начала. А уже во взрослом возрасте испанский танец мне поставил Касьян Голейзовский, я его исполняла на своем вечере в Зале Чайковского. Ну уже не говоря о том, что «Дон Кихот», «Лауренсия» – это все испанские темы. А о Кармен мечталось очень, я всегда досадовала, что Бизе написал оперу. Ну так все танцуется, все с первой до последней ноты!

– Вы даже Шостаковича просили музыку написать.

– Просила. Он чесал щеку: «Боюсь, так сказать, боюсь Бизе, не буду писать новую вещь». Потом я к Араму Хачатуряну обратилась, он только пробубнил: «Аааааа. Ву, ву, ву», и тоже ничего не сделал. А Альберто Алонсо уже приехал ставить. Он сам сочинил либретто…

Альберто Алонсо и Майя Плисецкая после премьеры балета

«Кармен-сюита». 1967 год. Фото Александра Макарова.

О поединке вокруг «Кармен-сюиты» Плисецкая до сих пор вспоминает с болью.

– У нас в искусстве побеждают ретрограды, понимаете? Есть глупая совершенно фраза, идиотская даже – «соцреализм». Никто не понимает, что это такое. Ни у нас, ни за границей, нигде не понимают. Картины, если рисовались в «соцреализме», то они рисовались так, что лучше было бы сделать фотографию. А если рисуют немножко «не так» – о, это уже формализм! Причем и этому слову придали совершенно другое значение. Что такое «формализм»? Вот для меня великий формалист Рембрандт. Потому что рисовать на черном фоне, в черном костюме, черное все и вдруг золотая цепь, – это стопроцентный прием формализма. Понимаете? У нас все передернули, с ног на голову поставили. И самую изумительную живопись и изумительных хореографов этим самым выгнали на Запад. А ведь все началось в России – весь модерн, весь этот формализм, это все – наше. И в балете. Мы привыкли ноги выворачивать, а значит, в другую сторону уже нельзя. Пробовали Якобсон, Голейзовский что-то другое делать, – им запрещали на корню, еще не успел даже человек ничего поставить. Только половина первого акта готова, а ему уже говорят «нельзя». Альберто Алонсо случайно разрешили. Потому что кубинец, нельзя ссориться с Фиделем Кастро. Конечно, если б он был француз, его б на порог не пустили. Вот тут, знаете, он выиграл, и мы все выиграли.

– Вы сразу прониклись хореографией Алонсо?

– Да! Мне так это понравилось! Я подумала, что для Кармен такая хореография нужна. Нельзя Кармен ставить в «пятую позицию», как в классике. У Алонсо и румба, и самба немножко присутствуют, – для того времени,