Дунай. Река империй - Андрей Шарый

Осенью 1944 года отступавшие и на Западе нацисты превратили живописный замок Гогенцоллернов на дунайской круче в резиденцию правительства марионеточного Французского государства [12]. Княжескую семью выселили. Зигмаринген получил формальный статус города-государства, при котором были аккредитованы посольства Германии, Италии и Японии, где работала франкоязычная радиостанция и выходили франкоязычные газеты. Вместе с министрами и чиновниками в Зигмарингене нашли убежище сотрудничавшие с гитлеровцами новые изгнанники, полторы или две тысячи человек. После войны этих les collabos перестреляли, повесили, посадили, во всяком случае, приговорили к “общественному бесчестию”.

Замок в Зигмарингене. Открытка 1905 года.

Среди такой вот неуместной публики оказался и Луи-Фердинанд Селин, “безмерно талантливый писатель и невероятно несчастный, не нашедший места в собственной жизни человек, из личного несчастья которого произросла утонченная, странная, нелинейная, аморфная проза”. Селин, не скрывавший своих антисемитских взглядов, еще в 1930-е годы получил в либеральных кругах репутацию человеконенавистника и “злобного сумасшедшего”. Один исследователь его творчества сравнил прозу Селина с “тяжелой черной рекой, заполненной трупами иллюзий и мертвыми надеждами”. И это тоже правда: в вышедшем в 1957 году романе “Из замка в замок”, первой части автобиографической трилогии, именно в таком образе предстает Дунай. Посвященная войне, Зигмарингену и жизненной бессмыслице книга Селина по части гибкости стиля и силы метафоры – пожалуй, лучшее из того, что мне довелось читать об этой реке.

В Германии Селин занимался врачебной практикой, ожидая и даже приветствуя в силу цинизма своей противоречивой натуры крушение рейха. Замок Гогенцоллернов представлялся ему логовом “едва ли не самых хищных волков Европы”. Писатель так презирал Зигмаринген, что исковеркал название города идеологией: в немецком Sigmaringen Селин услышал сходство с нацистским Sieg (нем. победа). Но никакой победы в окружающем его мире писатель не обнаружил: это всего лишь фрагмент картины тотального разочарования в человечестве. Дунай, по Селину, – загнивающая река истории, поток грязи и насилия, который в конце концов принесет цивилизации долгожданную смерть: “Буль-буль!.. бурливый и своенравный Дунай! он поглотит всех!.. вот вам и Donau blau… бляха муха!.. эта безумная неукротимая река способна унести Замок вместе со всеми его колоколами… и демоническими личностями!.. да что там! черт побери! все трофеи, латы, знамена и горны, от которых в свое время сотрясался весь Черный лес и огромные вековые сосны!.. они тоже не выдержат и рухнут!.. смешаются с лавиной обломков!..” Великие исторические персонажи, сменявшиеся на берегах реки, казались Селину “дунайскими гангстерами”. “Вальхаллой”, конечно, он не восхищался.

У своего зигмарингенского замка Гогенцоллерны-младшие перегородили Дунай плотиной, рядом с которой построили снабжавшую их карликовую столицу светом и теплом первобытную электростанцию. Растолстевшая река здесь выглядит как озеро, иногда довольно грязное и мутное. Гуляя по берегам и любуясь на эту муть, Селин, очевидно, и сам напитывался черной желчью. Когда весной 1945 года Зигмаринген заняла французская армия, речной поток никуда не унес древний замок, оставив в покое вековые сосны и портреты “демонических личностей”. Река, к раздражению Селина, не смогла утопить человечество в своих пучинах. Писатель бежал в Данию, его ждали тюрьма и ссылка, амнистия и возвращение на родину. Своему последнему роману “Ригодон” Селин предпослал эпиграф “Посвящается животным”. Человек, который своей болтовней, жадностью, тщеславием способен только замутнить сущность бытия, представлялся Селину созданием в высшей степени нелепым.

Ульм. Открытка 1890–1900 годов.

В одной из сцен романа “От замка к замку” его герой с мрачным удовлетворением наблюдает за тем, как эскадрильи британских самолетов направляются на восток – бомбить расположенные ниже по течению Ульм, Гюнцбург, Ингольштадт. Река служила для пилотов смертельной путеводной нитью, от их “ударов возмездия” гибли оказавшиеся в переполненных городах немецкие беженцы – женщины, дети, старики. В Ульме, городе на границе Вюртемберга и Баварии, из почти тринадцати тысяч зданий уцелели только две с половиной. Самый высокий в мире христианский храм, знаменитый Ульмский Мюнстер (161 метр от фундамента до верхушки шпиля) чудом почти не пострадал. Утверждают, что в ясную погоду с соборного шпиля видны гребни Альп, но это неправда, зато видно, как Дунай бесконечными мягкими петлями уползает в никуда, а горгоны, химеры и гарпии зло и бессильно разевают свои пасти реке вдогонку.

В Ульме до войны жили Ганс и Софи Шолль, участники студенческой группы сопротивления “Белая роза” из Мюнхена. Они выбрали тактику ненасильственной борьбы и пытались распространять листовки с пацифистскими призывами; в феврале 1943 года их арестовали и казнили. Софи стала иконой немецкого антифашистского сопротивления – я видел ее скульптуру в “Вальхалле”, на экраны вышли уже три ее кинобиографии, в ФРГ давно существует литературная премия имени брата и сестры Шоллей. Вот что важно: Ганс в первые годы войны сражался во Франции и на Восточном фронте, а до этого, как и все немецкие юноши, состоял в гитлерюгенде. Софи вместе со своими одноклассницами носила черный галстук Союза немецких девушек. Они были детьми успешного чиновника, одно время даже занимавшего пост бургомистра небольшого южнонемецкого городка. Почему же брат и сестра Шолли, в отличие от миллионов своих сверстников, не стали политическими солдатами рейха? Как и где они нашли силы для борьбы, наверняка понимая, что рано или поздно будут схвачены и обвинены в государственной измене? Но ведь можно спросить и по-другому: почему в “Белой розе” состояли всего только восемь немцев, семь студентов и один преподаватель? В закоулке Соборной площади Ульма героям-студентам установили памятник: два стройных стальных швеллера с татуировками в виде кружевных белых цветов. Лепестки против металла.

Нацизм парализовал Германию – как сталинизм парализовал Советский Союз, – потому что тоталитарный строй лишает общество воли к сопротивлению. В Регенсбурге единственным актом неповиновения Гитлеру стала весной 1945 года демонстрация жителей с требованием сдать город наступающим американским войскам без боя; демонстрацию разогнали, троих зачинщиков расстреляли. А прокламации “Белой розы” в последние месяцы войны стали пропагандистским материалом союзников: листовки тиражировали и миллионами сбрасывали на немецкие города во время авиационных налетов. Очевидно, вместе с бомбами.