Клыки. Истории о вампирах - Терри Виндлинг

В пятницу она шла домой и еле тащилась, когда вдруг Тревор подъехал к ней на своей машине. Однако девушка не остановилась. Тогда он начал медленно следовать за ней, время от времени надавливая на педаль газа своего «кадиллака».

– Эй, Ло, – выкрикнул он из окна машины.

Ретта оглянулась и сказала:

– Что?

Он ухмыльнулся, прежде чем сказать:

– Ну, кто-то выглядит не очень-то довольным.

– Правильно, – ответила Ретта. – Мне не очень-то весело. В то же время мне и не грустно. Впрочем, Тревор, ты должен это знать.

– Тогда что ты такое? – спросил Тревор, и Ретта сошла с тротуара на дорогу, открыла дверь со стороны пассажирского сиденья, и, несмотря на то, что его машина стояла на месте, запрыгнула внутрь.

– Я ничто, – ответила она, хлопнув дверью. – Я ничего не чувствую, мне все безразлично, я страдаю тоской, апатией и совершенно безэмоциональна.

– Это не так, – сказал ей Тревор и прибавил газу. – Я пробовал твои чувства. Ты наполнила меня ими. Я был сыт в течение нескольких дней.

– Внутри меня, может, целый шведский стол, а я не могу ничего из этого попробовать, – посетовала Ретта.

Ей хотелось заплакать, потому что сейчас был тот самый кризисный момент, когда человек должен поплакать, признаваясь в своих собственных недостатках и слабостях. Но она не могла. Если бы у нее были слезы, то они с Тревором не протягивали бы руки, оказывая друг другу добровольные услуги.

Когда они подъехали к дому, Ретта спросила:

– Интересно, могу ли я почувствовать что-то еще? Что если ты прав? Что если я такая же, как и ты, просто не знаю этого? Что если я вампир, только не могу чувствовать свои эмоции?

– Думаю, все возможно, – ответил Тревор.

– Если бы я была такой, – спросила Ретта, – ты бы позволил мне попробовать частицу себя?

– Кого? Меня? – сказал Тревор, указывая пальцем на свою грудь, его брови в удивлении поднялись на блестящем лбу.

– Тебя, – ответила Ретта. – Разве в машине есть еще кто-нибудь?

– Конечно, позволил бы, – сказал Тревор, пожимая плечами. – Да, держу пари.

– Тогда мы можем попробовать? – спросила Ретта.

– Ты имеешь в виду сейчас?

– Да, – подтвердила Ретта. – Прямо сейчас. Почему ты продолжаешь отвечать на мои вопросы своими?

– Прости, – ответил Тревор. – Мне кажется, я просто не был готов к этому.

– Ты пришел просто подпитаться мною, не так ли? – спросила Ретта. – А не наоборот.

– Ох… Возможно.

– Не волнуйся, – сказала Ретта. – Если ты прав, и у меня больше чувств, чем я могу себе представить, их должно быть полно. Для нас обоих этого будет более чем достаточно.

Вернувшись в дом, они снова сели, как гуру, на пол ее комнаты, Тревор показал Ретте, как нужно правильно держать руки, объяснил, как продвигаться внутри кого-то другого.

– Если ты действительно вампир, – сказал он, – ты сможешь это сделать. Это не какой-нибудь фокус. Ты просто будешь внутри меня, затратив минимальные усилия. Тогда ты будешь знать, что делать. Доверься мне.

Ретта дотронулась кончиками пальцев до его ладоней и, как он и велел, оттолкнулась вперед. В комнате сразу же потемнело; она даже не могла видеть очертания солнечного света вокруг штор, закрывающих ее окно. Она была внутри него. И когда она продвинулась немного дальше, то обнаружила их, его чувства, которые переплетались в самых запутанных узлах. Она взяла одно, распутала его, сунула в рот и начала жевать. Этот превосходный вкус, горько-сладкий, как дорогой шоколад ее матери, мягкий и липкий, как марципан. Это было именно так, как она себе представляла. Интуитивно. Что-то, во что она могла впиться зубами.

Она распутала одно, другое, третье, пока, наконец, не почувствовала, что поднимается все выше, выше и выше.

Затем девушка вышла из него. Она открыла глаза. Свет ударил ей в лицо, так много света, ей казалось, что она может ослепнуть как тот уличный музыкант в центре города. «Может, он поэтому стал таким?» Мгновение ослепительного блеска после того, как попробовал нечто замечательное? Затем все начало возвращаться на свои места, ее комната снова стала ее комнатой, вокруг были персиковые стены, Тревор сидел перед ней, сопя и вытирая тыльной стороной руки глаза, прямо как тот парень с сальными волосами на собрании.

– Было трудно, – сказал он.

– Тогда забери их у меня, – предложила она. – Забери их все. Просто позволь мне вернуть обратно некоторые из них, когда закончишь.

Он долго смотрел на нее. Гребень его ирокеза выглядел поникшим. Наконец, он сказал:

– Ло, это может стать началом чего-то прекрасного.

Она улыбнулась во весь рот и кивнула.

Утром она поднялась с первыми лучами солнца и подумала о том, как были символичны все ее действия, как быстро все, что она сделала, приобрело неожиданное значение. Это было практически так же, как если бы она могла видеть всех, даже себя, как если бы она была свидетельницей действий других и тех, в ком нуждалась, как если бы она была кем-то другим, а не той девушкой, которой сейчас была. Как будто она плыла над городом, где провела первые восемнадцать лет жизни, задаваясь вопросом, как она туда попала, где она была, куда она направлялась. Теперь она могла видеть все, как будто это была не более чем карта, которую она повесила на стену, отмечая ярко-красными кнопками места, которые хотела бы посетить.

Тревор потерял сознание на ее кровати. Ретти осушила его несколькими часами ранее, забрала и его собственные эмоции, и те, что она дала, распутала их все, кроме одного яркого маленького узла в животе, и оставила совершенно пустым. Когда она осторожно спустилась по лестнице, держа в одной руке его ключи, а в другой – сумку с одеждой, то задавалась вопросом, что он будет делать, когда проснется; спрашивала себя, что сделают родители, когда вместо дочери увидят в ее кровати вампира?

Перед выходом она остановилась на кухне, чтобы нацарапать сообщение на маркерной доске, висевшей на холодильнике. Ей было весело, и она писала фиолетовым, своим любимым цветом. Но уже в процессе поняла, что фиолетовый ей больше не нравится: «Вы все прекрасные люди, но я отправляюсь в академический отпуск. Целую, Лоретта!»

Двадцать миль спустя, когда она пила кофе, мчась по шоссе и с каждой милей увеличивая расстояние, ее телефон зазвонил. Он звонил последние семнадцать часов, но когда это был кто-то из родителей, она просто не отвечала, уверенная, что как только примет вызов, на нее посыплются истерические крики и вопли. Однако на этот раз на экране мерцало имя Лотти. Ретта ответила, но прежде чем смогла что-то сказать, Лотти начала шептать резким голосом.

– Ретта, – сказала она. – Я сижу на церемонии вручения рядом с пустым стулом, на котором написано твое имя. Где ты? Твои родители сходят с ума, а этот вампир написал заявление об угоне машины, так что тебе лучше быть осторожнее. Думаю, я ошибалась насчет тебя. Ты не горячилась из-за него. Ты бросила его. Но я все равно не понимаю. Объясни мне одну вещь, Ретта, – попросила Лотти, и Ретта представила ее сложенные на груди руки, телефон, прижатый к ее уху, синтетическую черную мантию и квадратную шапочку с золотой кисточкой, которую она пыталась перевернуть каждые полчаса, скрещенные ноги в туфлях, одним из носков которых она нервно покачивала. – Что случилось? Почему ты ведешь себя как стерва?