Причуды богов - Елена Арсеньева

Варшава, этот огромный человеческий котел,давно бурлила. Демонстративно выражаемое сочувствие казненным и сосланныммятежникам-декабристам; вызывающий лозунг: «За вашу и нашу свободу!»,родившийся тогда и могущий обмануть разве того, кто хотел быть обманутым, какбудто поляков интересовала свобода русских, украинцев, белорусов, коих ляхиизвека именовали быдлом! Попытка смуты накануне приезда императора Николая I навенчание его короною Польши в марте 1829 года; попытка смуты в октябре 30-го;многочисленные предупреждения верных людей, в их числе князя Аргамакова, чтозатевается мятеж, а гнездилище его – школа подпрапорщиков в Лазенках, под бокомБельведера, – все это должно было бы давно насторожить великого князяКонстантина Павловича. Однако он по врожденному легкомыслию своему, кое считалбесстрашием, презирал эти предупреждения, не желал понимать, какого масла вогонь подлила Июльская революция во Франции, – и оставался по-прежнему всвоем Бельведере почти без караула: небольшое число невооруженных инвалидовотправляли там свою службу. Он жил беспечно, никем не оберегаемый, посредибольшого, беспокойного города, не зная и не желая знать, что на 17 ноябряназначен день его смерти.

Настал вечер. В половине седьмого вспыхнулапивоварня на Сольце – был дан сигнал к мятежу, сигнал грядущей погибели многихтысяч людей. Две хорошо вооруженные группы студентов и подпрапорщиков разомштурмовали арсенал и Бельведер, находившиеся недалеко друг от друга.

Великий князь отдыхал после обеда.Вице-президент города Любовицкий, навлекший на себя ненависть мятежниковпреданностью русским властям, ожидал в передней пробуждения КонстантинаПавловича для вечернего рапорта. Здесь же находился камердинер Фризе. Суматохав такое время, когда всякий живущий в доме остерегался малейшего шума,привлекла их внимание; они вскочили и подбежали к дверям, ведущим на лестницу.

Какое зрелище представилось им! Сверкающиештыки и шумная толпа, ломившаяся по лестнице! С быстротою молнии они угадали, вчем было дело, и поспешили уведомить великого князя. Но злодеи были уже на ихпятах. Константин Павлович, разбуженный шумом, вышел из опочивального покоя иочутился лицом к лицу со своими убийцами. Любовицкий имел только времязакричать: «Худо, государь!» – как удар штыком поразил его сзади. Он упал безчувств, но ему все же нанесли еще двенадцать глубоких ран, пронзив правую руку,которой он прикрывал сердце.

Фризе, видя опасность, в которой оказалсяповелитель, захлопнул дверь, запер ее изнутри на задвижку, а затем повелвеликого князя в маленькую комнатку под крышей правого флигеля, где с егопомощью князь наскоро оделся. В этой комнатке обычно утром приготавливался егозавтрак и чистилось платье.

Убийцы, удержанные запертой дверью, которуюони тщетно старались разломать, излили ярость на двух оставшихся в комнаткелакеев, смертельно изранив их, не зная, что более предпринять: добыча ушла! Тутпослышался троекратный возглас со двора: «Сходите вниз, он мертв!» Изаговорщики удалились столь же поспешно, как пришли.

Поводом к этому недоразумению было следующее:генерал Жандр, обнаруживший заговорщиков в покоях великого князя и увидевубитого, поспешил во двор, дабы призвать помощь. Оставшиеся у ворот заговорщикибросились на него и нанесли ему несколько ран штыками. Несчастный прошел,шатаясь, еще несколько шагов и упал на кучу песка, где и испустил дух. Так какон по наружному виду и манерам имел сходство с Константином Павловичем, тоубийцы приняли его за великого князя, вследствие чего отозвали своих товарищейи поспешно убежали, потому что со всех сторон – из флигеля, конюшен и ближнихстроений – собиралась прислуга. Вслед за тем прискакал с несколькими всадникамидежурный ординарец. Три кавалерийских полка спешили со всех сторон…

Нет сомнений, что при решительности цесаревичавсе восстание было бы легко подавлено. Однако, считая случившееся простовспышкой, великий князь приказал русским частям отойти от Варшавы на восток,запретив и другим частям вмешиваться в события: «Русским нечего делать впольской драке!» Из трусости, недальновидности, глупой ли заносчивости усмирятьпольский мятеж Константин предоставил польским же войскам, надеясь на ихверность присяге. Нашел кому верить! Впрочем, не стоит обвинять всех огульно. Вэту роковую ночь вместе с русскими офицерами, которых убивали без разбору, безпощады, полегло много поляков, не уронивших чести своей и не отступивших отприсяги. Генерала Требицкого мятежники убеждали возглавить их, но он сказал: «Ясумею сохранить верность, в которой я присягнул моему государю», – и былповергнут на землю несколькими выстрелами. Еще дышащего, протащили его за ногипо земле, всячески измываясь над раненым, и наконец добили у колодца заБелянской улицей. Подобная участь ждала и генерала Станислава Потоцкого, до последнейминуты продолжавшего увещевать мятежников. Ему предложили встать во главевосставших – или умереть. Потоцкий не захотел запятнать свои сединыклятвопреступлением, отказался с презрением – и был застрелен. Так погибалиодин за другим старые достойные воины, четверть века стоявшие во главе войск;погибали потому, что не хотели признавать во всех этих высоцких, набеляках,трижановских [28],в горстке студентов, писцов, недоучек-подпрапорщиков и журналистов, в толпепьяной черни представителей нации.

Итак, вследствие бездействия русских войсквосстание усилилось и окрепло вполне. Арсенал был взят, мятежники вооружились.

Настала ночь – страшная ночь. Под видомпатриотической мести осуществлялась тайная личная месть. Много крови обагриломостовые Варшавы этой ночью!

Наутро обыватели осторожно выходили на улицу,ожидая, что теперь-то карающая десница великого князя обрушится на восставшийгород. Ничуть не бывало! И вседозволенность опьянила даже тех, кто поначалу невидел в случившемся ничего хорошего, кроме дурного. В этот день жилища русскихофицеров были безнаказанно разграблены. Все русские или находившиеся в связи срусскими пытались уйти из города, опасаясь за свою жизнь. Шайки вооруженнойчерни, к вечеру напившейся до потери разума, буйствовали на улицах. Беда тому,кто попадался им в руки и не мог представить ясных доказательств своегопатриотизма!

Вечером благонадежные люди норовили как можнокрепче запереть свои жилища. Наступавшая ночь грозила быть еще страшнеепредыдущей: ведь ясно было, что любое злодейство останется безвозмездным!Этой-то кровавой ноябрьской ночью и очутилась Юлия в Варшаве.

Конечно, было ей рассказано сие не сразу, не спорога, не в тех словах, с иными подробностями; многое она узнала гораздопозднее от других людей. Однако услышала достаточно, чтобы понять самоеглавное: прежняя жизнь рухнула, и у нее даже нет надежды собрать осколки! Онапросто не знает, где их искать. Хорошо хотя бы, что в эти страшные, страшныедни было пристанище, было укрытие: дом старой Богуславы.