The Transformation of the World: A Global History of the Nineteenth Century - Jürgen Osterhammel

Японии в великие державы, так и за счет насильственного включения значительной части мира в состав европейских империй. Эти два процесса были тесно связаны друг с другом. Колониальные империи были переходной формой на пути к зрелому международному сообществу государств. Можно спорить, ускоряли они этот переход или замедляли, но в любом случае глобальная плюралистичность международной системы до Первой мировой войны находилась в своеобразной имперской латентности. Лишь позднее, в ХХ веке, современная система сформировалась в два разных этапа: создание Лиги Наций сразу после Первой мировой войны, что позволило таким странам, как Китай, ЮАР, Иран, Сиам/Таиланд, латиноамериканские республики, установить постоянные, институционализированные контакты с великими державами; и деколонизация, происходившая в течение двух десятилетий после Второй мировой войны. Империализм, как теперь признается, стал противоположностью того, к чему стремились его сторонники, т.е. великим перестройщиком политических отношений в мире, а значит, и зачинателем постимперского международного порядка, хотя и отягощенного во многом имперским наследием.

 

Нарратив I: Возникновение и падение европейской системы государств

В учебниках по истории, посвященных XIX веку, можно встретить два основных повествования, которые почти всегда отделены друг от друга: история дипломатии великих держав в Европе и история имперской экспансии. Над каждым из них трудились целые поколения историков. В первом, сильно упрощенном обзоре они могут быть представлены следующим образом.

Первая история рассказывает о становлении и падении европейской системы государств. Ее можно было бы начать с Вестфальского мира 1648 года или с Утрехтского договора 1713 года, но достаточно начать с 1760 года. В то время спор шел о том, какие страны являются, а какие не являются европейскими "великими державами". Старые гегемоны, такие как Испания и Нидерланды, крупные, но слабо организованные территории, такие как Польша-Литва, и временно гиперактивные, но средние по военной мощи державы, такие как Швеция, не смогли сохранить свои позиции. Возвышение России и Пруссии закрепило формирование "пентархии" из пяти великих держав: Франции, Великобритании, Австрии, России и Пруссии. После Карловицкого договора (1699 г.) не было необходимости считаться с внешним давлением со стороны Османской империи - агрессивного, а когда-то даже превосходящего противника. Теперь в рамках пяти державных группировок формировались особые механизмы неустойчивого равновесия, основанные на принципе эгоизма отдельных государств. Всеобъемлющих концепций мира не существовало, и в случае сомнений меньшая страна могла быть принесена в жертву (как это не раз делала Польша по отношению к своим более крупным соседям). Попытка послереволюционной Франции под руководством Наполеона изменить баланс сил, превратив его в континентальную империю, осуществляющую гегемонию над своими соседями, потерпела крах в октябре 1813 года на полях сражений под Лейпцигом. Вплоть до 1939 года ни одна страна не рисковала повторить подобный захват господства (если не принимать во внимание отдельных немецких экстремистов в Первой мировой войне). Пентархия была восстановлена на Венском конгрессе 1814-15 годов, при этом Франция, несмотря на два поражения (одно в 1814 году, другое - в 1815 году после возвращения Наполеона с Эльбы), сохранила уважение, но теперь политические элиты объединяла общая воля к обеспечению мира и недопущению революции. Система стабилизировалась и укреплялась благодаря набору четких правил, базовым консультативным механизмам и сознательному, социально-консервативному неприятию новых методов военной мобилизации масс. Этот новый порядок, значительно опередивший XVIII век, сохранял мир в Европе в течение нескольких десятилетий. Он был поколеблен, хотя и не полностью аннулирован, революциями 1848-49 гг. Однако венская система не гарантировала "вечного мира", которого так жаждали многие и который, например, Иммануил Кант считал возможным в 1795 году. Во второй половине XIX века она была демонтирована по частям.

Система конгрессов, подлинным архитектором и искусным оператором которой был австрийский государственный деятель князь Меттерних, представляла собой своего рода замораживание ситуации, сложившейся в 1815 г. (точнее, в 1818 г., когда Франция была вновь включена в круг великих держав). Таким образом, в той мере, в какой соответствующие правительства противостояли либерализму, конституционализму, любым формам социальных преобразований, ориентированных на гражданственность, система выступала в качестве оплота против новых исторических тенденций и, прежде всего, против националистических программ и политических движений. В многонациональных империях Романовых и Габсбургов (а также в Османской империи, которая после 1850 г. также входила pro forma в "Европейский концерт") мелкие национальные группы стали выступать против предполагаемых репрессий и стремиться к автономии или полной политической независимости. В то же время национализм, зародившийся преимущественно в буржуазных средних слоях, требовал создания более обширных экономических пространств и рационализации государственного аппарата. Эта тенденция была особенно сильна в Италии, северной и центральной Германии, но различные смены режимов во Франции также были в значительной степени мотивированы стремлением к более эффективной национальной политике.

Еще одним новым фактором стала серьезная региональная дифференциация, связанная с индустриализацией. Однако не следует переоценивать тот потенциал, который это создавало для политики власти в период примерно до 1860 года. Старая идея о том, что система конгрессов была подорвана независимыми переменными и непреодолимыми силами национализма и индустриализации, не совсем верна. Крымская война, в которой с 1853 по 1856 год Россия противостояла Франции, Великобритании и, в конечном счете, Пьемонту и Сардинии (основному государству позднейшего Итальянского королевства), является хорошим доказательством того, что это так, поскольку это был первый за почти сорок лет военный конфликт между европейскими великими державами, происходивший в регионе, находящемся на периферии ментальных карт Западной Европы. Она показала, что недостатком системы конгрессов было то, что не было решено положение Османской империи по отношению к христианской Европе. Крымская война не решила ни "восточного вопроса" - будущего многонациональной Османской империи, ни какой-либо другой проблемы европейской политики. Но самое главное - она не была ни столкновением промышленных военных машин, ни идеологически острой борьбой между соперничающими национализмами. Поэтому она отнюдь не была выражением "современных" тенденций эпохи.

По окончании Крымской войны была упущена возможность своевременного обновления системы конгрессов. Говорить о "согласии держав" было уже невозможно, и в образовавшийся нормативный вакуум вошли макиавеллисты-реалисты (термин Realpolitik был введен в 1853 г.), которые, рискуя международной напряженностью и даже войной, навязывали свои планы создания новых и более крупных национальных государств. Среди них можно назвать Камилло Бенсо ди Кавура в Италии и Отто фон Бисмарка в Германии. Они достигли своих целей на фоне руин Венского мира. После того как возглавляемая Пруссией Германия одержала победу над Габсбургской монархией и Второй империей Наполеона III (по-своему нарушителя мира) в 1866 и 1871 годах соответственно, она стала великой державой, имевшей гораздо больший вес на международной арене, чем Пруссия. Будучи канцлером Германии в 1871-1890 гг., Бисмарк доминировал в политике