Екатерина Арагонская. Истинная королева - Элисон Уэйр

В феврале Господь послал ей очередное испытание. Мария лежала больная в Гринвиче, где находился двор Елизаветы. Шапуи не приукрашивал ситуацию: опасались, что принцесса может умереть.

«Разве я стала бы рисковать здоровьем собственного ребенка, отправляя его в такое время в поездку по морю!» – досадовала Екатерина, вспоминая, как плохо ей было, когда она плыла в Англию из Испании.

В безумном волнении, пытаясь не обращать внимания на боли в груди и тяжелое сердцебиение, Екатерина в отчаянии написала самому Кромвелю, умоляя его воздействовать на короля, чтобы тот позволил ей лечить Марию в Кимболтоне.

Но Кромвель не соблаговолил ответить.

Екатерина не стала ждать и выяснять, почему вышла задержка с письмом. Она вызвала доктора де ла Саа. Тот явился в ее покои и сразу стал выяснять, что случилось. Екатерина спросила, может ли он поехать в Гринвич лечить Марию. Последовала неловкая пауза, и Екатерине стало ясно: доктор не очень-то хочет этим заниматься.

– Почему нет? – спросила она, видя, что де ла Саа хмурится.

– Мадам, я боюсь того, что могу там обнаружить, может статься, я окажусь бессилен остановить процесс или даже буду обвинен в причастности.

У Екатерины вытянулось лицо. Неужели случилось то, чего так боялся Шапуи? Нет. Пока у нее в голове прокручивалась эта мысль, она уже отвергла такое предположение. Это было невероятно! Генрих любил Марию, он мог злиться на нее и угрожать, но не причинил бы ей вреда, Екатерина могла заложить свою душу. Но была ведь еще и та, другая, которую Уолси однажды назвал черной вороной. С нее станется…

– Тем больше причин у вас ехать! – резко заметила Екатерина.

Доктор де ла Саа поехал неохотно и отсутствовал неделю. Время тянулось бесконечно. Бóльшую его часть Екатерина провела на коленях, моля Господа сохранить жизнь Марии. Наконец приехал доктор с добрыми вестями. Какое это было облегчение!

– Принцесса выздоравливает, но меня беспокоит продолжительность болезни.

Вдруг комнату поглотил мрак. Придя в себя, Екатерина обнаружила, что лежит на полу, а доктора и горничные с тревогой смотрят на нее.

– Вы упали в обморок, мадам, – сказал доктор Гуэрси. – Лежите спокойно, когда вам станет немного лучше, мы перенесем вас на кровать.

– Со мной все хорошо.

С трудом, при помощи слуг, Екатерина села. Вспомнила новость о Марии.

– Я больше беспокоюсь о дочери. Доктор де ла Саа, вы сказали, что вас встревожила продолжительность ее болезни.

– Мадам, успокойтесь!

– Вы должны вернуться к ней! Помочь ей выздороветь!

Доктор де ла Саа замялся:

– Мое место здесь, с вами, мадам, пока вы сами не поправитесь. О принцессе заботятся ее собственные доктора.

– За мной может присмотреть доктор Гуэрси. Я приказываю вам отправиться обратно в Гринвич!

– Мадам, мне там не рады!

Это возбудило в Екатерине новые подозрения.

– Жизнь моей дочери в опасности? – резко спросила она.

Доктор де ла Саа переменился в лице:

– Хотелось бы мне уверить вас в обратном, мадам.

Он и доктор Гуэрси прописали ей покой, но как могла она сохранять спокойствие в сложившихся обстоятельствах? Чтобы доставить удовольствие врачам, она легла в постель, но, как только все ушли, чтобы дать ей поспать, тут же поднялась и, несмотря на головокружение, которое так и не прошло, написала письмо Шапуи.

Екатерину не заботило, что Генрих узнает о несоблюдении ею запрета на общение с Шапуи. Единственное, что сейчас имело значение, – это безопасность Марии.

Когда Элиза пришла справиться о самочувствии своей госпожи, послание было подписано и запечатано.

– Придумайте какой-нибудь предлог! – сказала Екатерина молодой женщине.

– В этом нет нужды, мадам. Хозяин гостиницы обещал нам цыпленка!

Екатерина с нетерпением ждала ответа, считая дни до того момента, когда уже можно было надеяться на его получение. Она молилась о том, чтобы Генрих проявил снисхождение к Марии и к ней, в то же время опасаясь его гнева, когда он узнает, что она продолжала оставаться на связи с Шапуи, несмотря на его строгий запрет. Под горячую руку он мог использовать ослушание как повод ужесточить ее наказание.

Целую неделю Екатерина ждала и мучилась. К тому моменту, как пришел ответ Шапуи, она была уже в полном отчаянии. Посол сообщал, что, как только получил ее письмо, сразу пошел к королю и, ничего не утаивая, передал ему просьбу, исходившую напрямую от нее. Тут Екатерина затаила дыхание. Но Генрих ничего не сказал, и это укрепило ее во мнении, что тревога за дочь превзошла все прочие соображения, как она и надеялась. Король остался непреклонен в своем стремлении не допускать воссоединения Марии с матерью, однако согласился переселить принцессу в дом неподалеку от Кимболтона и позволить врачам Екатерины посещать ее. Но при условии, что сама Екатерина не будет совершать попыток увидеться с дочерью.

Это было не то, чего она хотела, но, по крайней мере, Генрих сумел пойти на компромисс, и Екатерина была ему глубоко признательна.

В часовне она возносила хвалы Господу за то, что наконец-то нашла общий язык с Генрихом хоть в чем-то. Что, если со временем это приведет к восстановлению согласия между ними? Но пришло известие от Шапуи: у Марии случилось обострение болезни, ее жизнь в опасности. В отчаянии Екатерина снова написала послу, чтобы тот вымолил для нее у Генриха позволение встретиться с дочерью, но король был непоколебим как скала. Шапуи сообщал, что он продолжает носиться с нелепой мыслью, будто Екатерина может оказать политическую поддержку Марии. «Он говорит, что Вы гордая и упрямая женщина, притом наделенная большой отвагой, и полагает, что если Вы возьметесь отстаивать интересы дочери, то легко выступите на поле, соберете войско и пойдете на него войной, и война эта будет такой же беспощадной, как те, что устраивала в Испании Ваша мать, королева Изабелла».