Екатерина Арагонская. Истинная королева - Элисон Уэйр

Когда Норфолк уходил, оставляя Екатерину едва не убитой горем от этих ужасающих новостей, в его глазах горел ехидный огонек. Ночью Екатерина не могла уснуть. Она послала за епископом Лландаффом, отчаянно нуждаясь в духовном руководстве.

– Я не могу найти успокоения, пока не напишу отцу Форресту, – сказала она своему духовнику.

– Тогда пишите, дочь моя. Это поможет вам обоим. И помните: быть призванной на борьбу во имя любви Христовой и истины веры – большая честь.

Никогда еще письма не давались Екатерине с таким трудом. Чем утешить человека, который вот-вот встретит самую чудовищную смерть? Советовать стойко держаться перед лицом уготованных ему недолгих мучений? Уверять в вечном блаженстве? Но потом вдруг Господь надоумил ее, и перо запорхало по листу.

Она написала ему, что больше никогда не позволит себе никаких радостей в этом ничтожном и бессчастном мире. «Но когда Вы выиграете битву и обретете венец, я знаю, что через Вас в изобилии получу благодать Небес. Прощайте, мой почтенный отец, поминайте меня пред Господом вечно и на небе, как Вы делали это на земле». Она подписала письмо: «Ваша опечаленная и скорбящая дочь Екатерина».

Получить ответ Екатерина не надеялась, но отец Форрест быстро откликнулся, написав, что ее слова безмерно его утешили, и завершил свое послание так: «Помолитесь за меня, чтобы я сумел победить в битве, на которую призван. Во имя утверждения справедливости Вашего дела я готов вынести все». К письму были приложены его четки. Это сломило Екатерину, она опустила голову на руки и завыла. Прибежали фрейлины, но ее невозможно было утешить, и прошло очень много времени, прежде чем слезы ее иссякли.

В последующие дни Екатерина не выходила из оцепенения. Думать о том, что такому славному человеку придется из-за нее вынести такие муки, было слишком тягостно. Поэтому, когда пришло второе письмо от отца Форреста, у Екатерины гора спала с плеч. Король милостиво соизволил заменить ему казнь на пожизненное заключение.

Екатерина на коленях истово благодарила Господа и призвала Его благословение на Генриха, который, вероятно, осознал, что пролил уже достаточно крови ради утверждения своей правоты. И вновь она вознесла хвалы Создателю, узнав, что добрый священник имеет связь с отцом Эйбеллом, который снова был помещен в Тауэр за открытые высказывания в пользу Екатерины. Она молилась о том, чтобы этот смелый и преданный человек укрепился верой и был вскоре освобожден.

Но потом пришла, пожалуй, самая худшая весть этого страшного лета. Сэр Томас Мор был осужден за измену и обезглавлен. Он взошел на эшафот на Тауэр-Хилл и мужественно принял смерть, заявив, что был верным слугой короля, но прежде обязан Богу. «Весь мир ужаснулся, – писал Шапуи. – Все говорят, что на этот раз король зашел слишком далеко».

Потрясение и горе были слишком велики для хрупкого здоровья Екатерины. Она слегла в постель и мучилась от болезненных спазмов в груди при каждой попытке вдохнуть, а сердце ее стучало глухо и тревожно. Она плакала и плакала, плакала беспрерывно, и чувствовала, что за последние несколько недель, наверное, пролила уже море слез. Она глубоко скорбела по Мору. Он был одним из лучших людей среди всех, кого она знала, – блестящий ум, строгие принципы и цельность натуры. Такого человека мир больше не увидит. Екатерина сокрушалась о его семье, о том близком круге, который вращался вокруг него. Если она сама так убита горем из-за его смерти, каково им?

Когда Анна Болейн предстанет перед судом Божьим, ей придется за многое держать ответ.

«Томас Кромвель, – писал осенью Шапуи, – хвастался, что может сделать короля богачом». Екатерина знала, что бóльшая часть состояния, которое оставил Генриху отец, была растрачена на дворцы, развлечения и поиски военной славы. Вероятно, теперь он нуждался в средствах для пополнения казны. Шапуи стало известно о детальном докладе, который составил Кромвель: речь в нем шла о финансовом положении Английской церкви. «Похоже, не удовлетворившись принуждением духовенства к отречению от Рима и наложением на священников штрафов за прежнюю лояльность, король планирует обобрать монастыри – лишить их всех сокровищ. Его порученцы уже посетили некоторые не самые значительные религиозные учреждения. Мне это совсем не нравится».

«Мне тоже», – подумала Екатерина. Казалось, налет цивилизации постепенно сходил с Англии, и Екатерина трепетала от страха за будущее религии в этом королевстве. Слава Богу, король не наложил своих кощунственных рук на собственность монастырей, бóльшая часть которой была собрана благодаря посмертным дарам и пожертвованиям благочестивых прихожан, накапливавших таким образом богатства небесные. Генрих был не вправе забирать их, они принадлежали Господу!

Наступил октябрь, задули ветры, и небо прижалось к земле, будто выражало недовольство происходящим в этой прекрасной, но беспокойной стране. Рыжие листья кучами лежали на траве. Екатерина, глядя в окно и подавляя приступы кашля, которые становились все более неотвязными, всем телом ощущала осенний холод. Доживет ли она до следующей весны?

Здоровье ее ухудшалось, она это понимала. Дышать становилось все труднее, сердце билось неровно, часто случались приступы головокружения. Иногда она чувствовала такую слабость, что не могла встать с постели и едва была способна держать в руках книгу. Есть не хотелось, она исхудала и стала похожа на скелет – это она, которая когда-то переживала, что станет непривлекательной для Генриха из-за полноты. Что бы он подумал о ней сейчас?

Но больше всего ее беспокоило не это, а собственное будущее, ведь его почти не осталось. Образ самой смерти она замечала в чертах своего лица и изможденном теле. Екатерину терзало беспокойство о Марии: как та будет жить, когда мать покинет этот мир? Кто будет защищать ее дитя? Кто позаботится о ней так, как заботилась она, мать?

В новое смятение чувств ее ввергло известие о победе императора над турками. «Король и Леди были настолько ошеломлены новостью, что выглядели как выпавшие из окна псы». И неудивительно, потому что Карл получил свободу действий и при желании мог вторгнуться в Англию, дабы постоять за честь своей тетки. Вот чего Генрих боялся больше всего, писал Шапуи. А момент явно назрел!

В Кимболтоне, как и по всей стране, непогода уничтожила урожай. В преддверии голодной и холодной зимы люди обвиняли во всем короля, ибо видели в этом несчастье знак Божьего неудовольствия Генрихом за его женитьбу на Анне. Шапуи сообщал, что в стране нарастают волнения и многие продолжают тихо осуждать казни Мора, Фишера и картезианцев.

Их ужасные смерти не давали покоя и Екатерине. А какую участь Генрих уготовил Церкви в Англии? Ее потянуло написать папе Павлу и воззвать к нему, чтобы он изыскал какое-нибудь средство исправить положение. Она начала так: