Гражданская война и интервенция в России - Василий Васильевич Галин

большевиков сам. В этом его взгляды совершенно расходятся со взглядами Хорвата и Плешкова. В настоящее время эти двое твердо уверены, что ничего нельзя сделать без японского вторжения… Похоже, что он сильно симпатизирует Великобритании, так что, если Япония согласится предоставить ему материальную помощь, нельзя будет сказать с уверенностью, что обещая Японии концессии, он не предоставит их в большом количестве англичанам… Боюсь, что в результате Япония ничего не получит»[3375].

Характеризуя сложившуюся ситуацию Колчак, в письме к Деникину, сообщал: «крайне тяжело положение Дальнего Востока, фактически оккупированного японцами, ведущими враждебную политику хищнических захватов. Поддерживаемые японцами, так называемые атаманы Семенов, Калмыков, Гамов со своими бандами образуют враждебную мне группу и до сих пор вопросы с ними не улажены, так как японцы открыто вмешались и воспрепятствовали мне вооруженной силой привести в повиновение Семенова. Последний является просто-напросто агентом японской политики, и деятельность его граничит с предательством… Что касается американцев, то пока они ограничиваются только обещаниями помощи, но реального от них мы ничего не получаем. Повторяю, что единственно, на кого можно рассчитывать, — это только на англичан и отчасти на французов»[3376].

Для японцев атаманы «шедшие в бой под лозунгами борьбы за народоправство» были лишь орудием, для выполнения грязной работы. О целях японцев докладывал колчаковский премьер Вологодский, лично побывавший в крае: «Поведение японских войск носит характер военной оккупации»[3377]. Складывается впечатление, заявлял адмиралу ген. Иванов-Ринов, что японцами «вашим войскам внушено, что этот край больше не принадлежит России и что наши интересы могут быть игнорированы»[3378]. В тяжбу вмешался колчаковский МИД, сообщивший японскому консулу в Омске Като факты грубого вмешательства японцев во внутрироссийские дела. Но консул отверг претензии МИДа как необоснованные. Он дал понять колчаковцам: хотели интервенции — вы ее получили[3379].

И действительно японская интервенция началась по приглашению: на Дальнем Востоке взоры заговорщиков были устремлены на Японию, которую один из них — владелец золотых приисков, депутат Государственных Дум, видный кадет С. Востротин посетил в апреле 1918 г.: «был у членов парламентских партий… Японцы дали надежду на то, что если к ним русские обратятся, они поставят вопрос перед союзниками». «21 июля, вторая поездка Востротина в Японию. Интервенция была решена…, — записывал в своем дневнике лидер сибирских либералов и будущий премьер колчаковского правительства кадет В. Пепеляев, — 10 августа высадка иностранных войск во Владивостоке»[3380].

Японцев приглашал и сам Колчак, который в июле 1919 г. требовал от своего представителя в Японии ген. Романовского: «Необходимо добиваться присылки двух японских дивизий для охраны железной дороги западнее Байкала», чтобы «они оказали ободряющее действие на дух наших войск»[3381]. Провал колчаковской внешней политики, управляющий делами его правительства Гинс находил в том, что адмирал не гарантировал японцам их интересы в России, в обмен на помощь: «Надо было… добиться японской помощи…, нужно было внушить уверенность (Японии), что она, оказывая помощь адмиралу Колчаку, укрепляет за собой определенные права»[3382].

Всех сопротивлявшихся интервенции японцы, так же как и колчаковцы, объявляли «большевиками» и вели против них истребительную войну. Командующий японскими войсками в Амурской области ген. Ямада в обращении к населению пригрозил, что он и впредь будет подвергать артиллерийским бомбардировкам деревни «в случае, если таковые будут признаны большевиствующими или будут давать приют и оказывать содействие красным бандам»[3383]. За несколько месяцев 1919 г. японские войска совместно с белогвардейцами сожгли в Амурской области более 25 сел, уничтожив многих их жителей. Всего, по неполным данным, в Приамурье было убито до 7 тысяч человек[3384].

По сведениям колчаковской контрразведки, только в одном селе Ивановке при обстреле его японской артиллерией было сожжено 250 домов и убито до 700 жителей[3385]. Этот способ усмирения непокорного сибирского села вызвал восхищение у Колчака, и он в одном из приказов своим карателям поставил в пример действия японцев[3386]. В Забайкалье и в Приморской области две другие японские дивизии действовали, как и в Амурской области. В результате население Забайкалья сократилось на одну треть, а число жителей только одного Хабаровска — на 22 тысячи[3387].

Каратели

На заборах и стенах всех городов и железнодорожных станций еще пестрели разноцветные обращения и прокламации чехов к русскому населению — с призывом общей борьбы против большевиков, с громкими обещаниями драться до победного конца.

Ген. К. Сахаров[3388]

12 ноября 1919 г., накануне падения Омска, уполномоченные чехословацкого правительства в России Б. Павлу и В. Гирс, опубликовали обращение к представителям стран Антанты и США с просьбой о скорейшей их эвакуации на родину: «Невыносимое состояние, в котором находится наша армия, вынуждает нас обратиться к союзным державам с просьбой о совете, каким образом чехословацкая армия могла бы обеспечить собственную безопасность и возвращение на родину… Охраняя железную дорогу и поддерживая в стране порядок, войска наши вынуждены поддерживать то состояние полного произвола и беззакония, которое здесь воцарилось. Под защитою чехословацких штыков местные русские власти позволяют себе действия, перед которыми ужаснется весь цивилизованный мир. Выжигание деревень, избиение мирных граждан целыми сотнями, расстрел без суда представителей демократии по простому подозрению в политической неблагонадежности составляют обычное явление, и ответственность за все это перед судом всего мира ляжет на нас, почему мы, имея силу, не воспротивились этим беззакониям… Мы сами не видим иного выхода из этого положения, как лишь в немедленном возвращении домой из этой страны»[3389].

Причиной того, что им приходится «пассивно созерцать» это «беззаконие» чешские политики выдвигали свой «нейтралитет и невмешательство во внутренние дела русских»[3390].

Чехословаки запросились домой после того, как за полтора года до этого именно они развязали гражданскую войну в России. «Как будто не чехи начали в мае 1918 г. активное выступление против советской власти! Как будто не они захватывали город за городом, арестовывая членов местных советов и передавая власть в руки белых, создававших местные правительства! Как будто не они организовали террор и кровавые расправы с рабочими и крестьянами по всей Сибири и Уралу, устилая свой «путь к славе» трупами замученных в застенках, повешенных, расстрелянных и зарубленных! Как будто не они повели сначала осторожные «коммерческие дела», затем открытую и беззастенчивую спекуляцию и наконец чистый грабеж России — на сей раз под лозунгом борьбы «против русской реакции»[3391].

Чехословаки запросились домой, когда возникла угроза ответственности за их преступления. Перемена в настроениях произошла в конце 1918 г.: как только чехословацкий блицкриг по мирным городам и селам