Гражданская война и интервенция в России - Василий Васильевич Галин

class="a">[3418]. В бою за пос. Александровский… убито 11 «большевиков», много ранено и арестовано[3419]. На Алтае: «Выслан чехословацкий эскадрон из д. Быстрый Исток в поселок Николаевский, взята 15 августа с боем д. Петропавловская, которая сожжена. Потери большевиков 100 убитых»[3420]. Только за один сентябрь 1919 г., по данным исторического отдела штаба Чехословацкого корпуса, было осуществлено около 380 карательных экспедиций[3421]!

«Крупное восстание, которое началось 1 августа западнее Барнаула…, и которое быстро распространилось повсеместно…, общими усилиями чешских, польских и русских войск подавлено…, — сообщал Штаб 2-й чехословацкой дивизии, — Восстание продолжается… южнее Бийска. В районе польских войск… восстание бушует в 16 волостях». «В Барнаульском районе, подводило итог сообщение Штаба, — спокойствие было установлено штыком и им же поддерживается»[3422].

Главнокомандующий Восточным (колчаковским) фронтом ген. М. Дитерихс 23 августа поспешил выразить союзным карателям благодарность: «В настоящее время так же быстро и охотно откликнулись поляки и чехи, помогая нашим войскам в Барнаульском и Бийском уездах»[3423]. Между тем в сентябре-октябре 1919 г. снова грозно восстал Алтай, а с ним и партизаны Томской губернии[3424]. По ходу дела чехословацкие части подавили восстания в Александровской пересыльной (сентябрь 1919 г.) и Александровской центральной каторжной (декабрь) тюрьмах. Количество жертв достигло 600 человек[3425].

Операции против партизан возглавил начальник штаба чехословацкой дивизии пдп. Жак, который тут же ввел институт заложничества для жителей придорожной полосы. От них требовали доносить о передвижении партизан. В противном случае каждый второй заложник подлежал расстрелу, его имущество конфискации, а дом — сожжению[3426]. В докладе начдиву Жак доносил: «В округе восстания были сожжены деревни с целью устрашения, которое оказывало воздействие… Взяли мы инициативу в свои руки…»[3427]. Один из офицеров чехословацкого кавалерийского полка похвалялся тем, что его отряд в очередной карательной операции сжег 16 деревень и «наделал» 6 тысяч трупов из безоружных крестьян, которых его кавалеристы гнали перед собой «как стадо овец»[3428].

Вместе с чехословаками действовал отряд румын под командой плк. Кадлеца, девизом которого была установка: «Лучше вырезать целую деревню, чем оставить в ней хотя бы одного живого большевика»[3429]. Польские «жолнежи» «боролись за демократию» рука об руку с чехо-колчаковцами и румынами. Дивизия из поляков в июле 1919 г., по данным Жанена, насчитывалось более 11 тыс. солдат и офицеров[3430]. Поляки не уступая чехословакам в жестокости, старались, по словам Голуба, превзойти их по части грабежа. Так, департамент колчаковской милиции в сентябре 1919 г. доносил: «Польские войска, стоящие в г. Камне, позволяют себе самовольный захват имущества граждан… Не согласуют выступлений против банд с местной военной властью, чем вызывают неудовольствие всего населения»[3431].

Даже Колчак не выдержал и 12 октября направил французским, чехословацким и польским союзникам телеграмму, в которой он указал на творившиеся «чинами (карательных) отрядов насилие и жестокости над мирными жителями» и «постоянные нарушения их имущественных прав». Начальники отрядов, подчеркивал адмирал, не только не пресекают насилие, но и поощряют его, чем наносят вред «государственному делу»[3432].

Французский главнокомандующий ген. Жанен, в ответ на подобные выпады колчаковских генералов и министров, вразумлял одного из них (И. Сукина): «Если бы чехословаки не были дислоцированы в центральной Сибири, она бы взбунтовалась, магистраль была бы перерезана, и мы не были бы здесь и не говорили бы об этом в Омске»[3433]. «Что за дети сидят в Омске, — подтверждал плк. Ильин, — Они упиваются «великодержавностью», они спорят, интригуют, повторяют с точностью копировальщиков ошибки старого, изжитого, казалось бы, режима, не видя, что они просто пуф, блеф, чепуха, — уйди чехи, какие-то румыны, итальянцы и еще невесть кто с охраны дороги, и о всех о них не будет даже воспоминаний»[3434].

«Нет никакого сомнения, — подтверждал другой непосредственный свидетель событий видный эсер Колосов, — что если бы Колчак не имел тогда на перегоне к Тайшету помощи чехословаков, румын, сербов, итальянцев, положение его было бы критическим еще весной 1919 г., и дорога там была бы разрушена, связь фронта на Урале с востоком была бы прервана, и тогда поражения, которые Колчак испытал под Пермью летом, произошли бы гораздо раньше…»[3435].

«Ясно, что лишь наше присутствие здесь, — подтверждал Штаб 3-й чехословацкой дивизии, — отдаляет момент, когда волна большевизма захватит железнодорожную магистраль и разольется по всему краю»[3436]. «Присутствие чехословацкого войска препятствует всякой попытке вооруженного противоправительственного выступления, — подтверждал штаб 1-ой чехословацкой дивизии, — Русские военные силы из-за своей малочисленности едва могли бы успешно предотвратить брожения и большевистские выступления»[3437].

«Ситуация становится с каждым днем, даже часом, все более критической, — сообщало командование 2-ой чехословацкой дивизии уже в ноябре 1918 г. из Томска, — Население в огромном большинстве против нас. Западный фронт не существует, зато оправдано опасение перед повышенной деятельностью банд…»[3438].

О том, как изменились эти настроения к июню 1919 г. свидетельствовал ответ Совета крестьянских и рабочих депутатов Красноярского и Канского уездов на требование чехо-колчаковцев сложить оружие: «Говорить с грабителями, поджигателями и насильниками… мы считаем низким и позорным для себя. Говорить с разбойниками и палачами… можно только посредством наших винтовок и пулеметов, отобранных у трусливой опричнины, продавшейся капиталистам. Вы отлично знаете (как знаем это и мы), что победа наша обеспечена, и как утопающий хватается за соломинку, так вы хватаетесь за последнее средство: хитрость, ложь, лицемерие и зверство. Помните, что этому никто из крестьян не поверит, и этим вы не установите «правопорядок». Вы отлично знаете, что в Сибири 42 крестьянских фронта, но, тем не менее, называете нас красной бандой… Напрасно… Прелесть вашего правления и порядка известна всем, от мала до велика. История отметит это на своих страницах и даст ценный материал для будущих поколений»[3439].

«Крестьянство относится к нам явно враждебно, — подтверждалось в сводке штаба 2-й чехословацкой дивизии, — Повсеместно оно мечтает о возвращении Советской власти, и эти надежды с наступлением Красной Армии усиливаются и укрепляются. Свою ненависть против нас рабочие уже не скрывают. Русский солдат — за незначительным исключением — нас ненавидит. По нашей вине он был мобилизован, по нашей вине идет на фронт воевать — это самая главная причина его ненависти. Деревенские жители явно большевистски настроены и приветствуют бандитов как своих освободителей»[3440].

* * * * *

Подавление восстаний чехословаки сопровождали «подготовкой к возвращению на родину». Описывая методы чехословаков, военный министр Сибирского правительства Гришин-Алмазов отмечал: чехословаки «на каждый русский город смотрели, как на военную добычу»[3441]. «Чехи…, — подтверждала в августе 1920 г. проколчаковская газета «Слово», —