Алексей Михайлович - Игорь Андреев

Услуга оказалась поистине медвежьей. Высокий в глазах московского служилого человека думный чин для казачества, напротив, казался уничижительным. Старшине же пришлись не по вкусу уступки Брюховецкого, которые вели к утрате контроля над сбором налогов и передаче его царским воеводам. В 1666 году, закрепляя «совершенное подданство», власти провели на Левобережье перепись тяглового населения. Эта мера, прочно связанная в сознании с несвободой и новыми тяготами, усилила брожение низов.

Петр Дорошенко ловко воспользовался трудностями Брюховецкого. Утвердившись в старой гетманской резиденции Чигирине, он закидал Левобережье своими универсалами, запугивая казачество скорой утратой всех природных прав и вольностей. Брюховецкий при этом фигурировал в роли царского потакальщика, что и доказывать не нужно было — на «воре» боярская шапка горела!

Левобережье пошатнулось. Запорожье отступило от Брюховецкого и послало свою станицу — посольство — в Чигирин. Однако Дорошенко не стал искать покровительства в Варшаве и оборотился к третьей силе — Крыму и Турции. Такая ориентация правобережного гетмана создала принципиально новую ситуацию, с которой должны были считаться участники русско-польских переговоров.

Последствия событий на Правобережье первыми ощутили в Варшаве. Разбив под Межибожем поляков, Дорошенко с татарами осенью 1666 года разорил часть Южной Украины. Все эти события естественно сказывались на позиции сторон во время переговоров.

Переговоры проходили в деревне Андрусово Смоленского уезда. Все большую роль в них начинал играть А. Л. Ордин-Нащокин. До своего назначения послом он успел побывать в опале — воеводой в Пскове, поскольку оказался заподозренным в связи с Никоном. Однако думный дворянин сумел оправдаться, да к тому же в царском окружении было слишком мало талантливых дипломатов, чтобы рассылать их по дальним и ближним воеводствам. Весной 1665 года Афанасий Лаврентьевич получил звание окольничего и вскоре был назначен на посольство.

Первое время, будучи на вторых ролях, Афанасий Лаврентьевич терпел обидные уколы от Н. И. Одоевского и Ю. А. Долгорукого. Именно в этот период из-под его пера вышли горькие сентенции относительно судьбы незнатного служилого человека, который, не жалея сил и не взирая на лица, «радеет» о государевом деле. «Они службишке нашей мало доверяют… У нас любят дело и ненавидят, смотря не по делу, а по человеку», — жаловался он царю, намекая на препятствия, чинимые его аристократическими товарищами.

Алексей Михайлович в эти месяцы всячески поддерживал Афанасия Лаврентьевича. Делал он это по-разному, одергивая недругов или ласковым словом привечая окольничего. Было бы слишком наивно считать, что этим Тишайший демонстрировал свои «демократические» симпатии. Для него аристократические оппоненты и противники Ордина — фигуры не менее значимые. Тот же извечный враг Афанасия Лаврентьевича князь И. А. Хованский, получивший из-за Ордина от царя не один обидный выговор, — один из главных полководцев царствования второго Романова. И, между прочим, не самый худший. Но царю Ордин был очень нужен. На излете нескончаемой войны с Польшей очень пригодилась та репутация, которую он имел не столько при Московском, сколько при Польском дворе.

Для Ордина-Нащокина, давнего приверженца русско-польского сближения, идеальным результатом был даже не мир, а тесный союз двух стран, в результате которого «турок будет здержан», а хан принужден «держать дружбу». Подобные планы казались маловыполнимыми: мира желали многие, но на Польшу за долгие годы войны привыкли смотреть как на врага кровного, закоренелого. Дальнейшие события показали, что правы были и окольничий, и его оппоненты. Первый, потому что предугадал, что в обстановке растущей экспансии Турции в Восточной Европе русско-польское сближение станет неизбежным. Скептики же — потому что не ошибались относительно огромных трудностей такого союза: слишком сильна была инерция недоверия, чтобы сразу освободиться от нее, растопить глыбы льда, намороженные многовековой враждой. Цена же, которую Ордин-Нащокин предлагал за союз с Польшей, вообще представлялась непомерно высокой, даже невозможной: ради «вечного мира» отказаться от завоеваний на Украине. По-прежнему острыми были противоречия, для преодоления которых требовались воля и новый взгляд на давнего противника-соседа. Очень скоро выяснилось, что затруднительно вести разговоры даже о мире. Реальностью могло стать лишь перемирие, когда каждая из сторон лелеяла надежду со временем повернуть ситуацию в свою пользу.

Переговоры шли тяжело. Особенно неуступчивыми были польские комиссары, прибегавшие к проволочкам, угрозам и военным демонстрациям. Камнем преткновения, как и ожидалось, сначала стали левобережные города, затем Киев. О его будущем никак не могли столковаться. Но когда на поляков реально надвинулась угроза с юга и определилась антипольская позиция Дорошенко, дело сдвинулось с мертвой точки. Сказалась и позиция Алексея Михайловича, на этот раз достаточно точно определившего меру уступок. Сам Афанасий Лаврентьевич готов был пойти на большее.

В январе 1667 года, на 31-м съезде послов наконец пришли к соглашению по самым спорным статьям. Перемирие заключалось на 13 с половиной лет, во время которых не возбранялось вести переговоры о «вечном мире». За Москвою оставались Смоленское и Черниговское воеводства, Стародубский повет и Северская земля. Полоцк, Витебск и другие белорусские города, где еще стояли царские гарнизоны, возвращались Литве. На Украине граница проходила по Днепру, а Киев с небольшой округой на два года оставался за царем — для подготовки его передачи королю. Запорожье объявлялось общим владением, «на общую их службу от наступающих басурманских сил».

В Москве были чрезвычайно обрадованы окончанием многолетней войны. Завершилась она далеко не так, как это виделось в середине 50-х годов, на вершине успехов, когда часть Белоруссии и Украина величали Алексея Михайловича государем. И все же успех был крупный, упрочивший западные рубежи страны, хотя и несоизмеримый с пролитой кровью и затраченными усилиями.

Вернувшееся посольство встречали с большим торжеством. Радоваться было чему — Андрусово закрывало целую историческую эпоху. Еще совсем недавно неуютно чувствовавшие себя на престоле Романовы пытались упрочить позиции династии, заявляя о царском достоинстве своих предков. Однако достаточно быстро идея родоначалия отошла на второй план. Избрание Михаила Федоровича объяснялось Божественным вмешательством. Промысел Божий находил свое проявление во всем, что отмечено успехом, главный из которых — расширение и торжество Православного царства. Андрусово здесь — аргумент наиважнейший. Не случайно с 1667 года Большая государственная печать, подготовленная при участии австрийского герольдмейстера Лаврентия Хурелича, получила новое очертание: крылья двуглавого орла подняты, как на печати Священной Римской империи. Орел держит державу и скипетр, над головами три короны — три царства. Московская Русь уходила в прошлое, уступая место самодержавной России.

Ордин-Нащокин к неудовольствию и зависти недругов 2 февраля был пожалован в бояре. Вскоре последовало его назначение главой Посольского и Малороссийского приказов в звании «Царственных и государственных посольских дел боярина». Получили награды и его товарищи по посольству.