Греховные радости - Пенни Винченци

— А вы пытались что-нибудь предпринять?

— Не особенно. Если я начинал сопротивляться, устраивал скандал, то он отыгрывался на моей матери. Она была очень мужественной женщиной, с большой силой духа, но в конце концов сломалась и она. Мы оба сломались. Просто сдались и смирились. — Он умолк и молчал очень долго; Энджи сидела неподвижно и тоже молчала, только неотрывно смотрела на него.

— Это была тюрьма, — проговорил он, — ловушка. Абсолютно безвыходная.

— Но разве вы не могли рассказать обо всем, врачу или еще кому-нибудь?

— Однажды я так и сделал. Рассказал нашему семейному врачу. Так этот старый дурак приехал сюда и заявил моему отцу, что, по его мнению, тому надо лечиться. Что необходимо показаться психиатру. Реакция отца была очень интересной. Он отвез меня в клинику для душевнобольных, она неподалеку отсюда, там один из его приятелей работал консультантом. Отец сказал этому человеку, что я собираюсь учиться на врача, и заставил меня смотреть, как делали электрошоковую терапию какой-то женщине. В то время это было жуткое зрелище. Никакой анестезии тогда не было. Я… мне стало плохо, такое впечатление это на меня произвело. А когда мы уже ехали назад, домой, то отец в машине спокойно так спросил: «Ты хочешь, чтобы и со мной сделали то же самое, да?» Я ответил, что нет, ничего подобного я не хотел, он меня просто не так понял, но он принялся орать на меня, повторяя без конца, что я добивался именно этого. А когда мы вернулись домой, он меня избил. Жесточайшим образом. Больше мы не пытались ничего предпринимать.

— Ужасающая история. — Энджи была искренне потрясена, в глазах у нее стояли слезы.

— Простите меня. Простите ради бога. — Александр тоже казался потрясенным. — Я не должен был начинать этот разговор. Извините, пожалуйста.

— Вам не за что извиняться, — ответила она. — Я же сама вас спросила. Это вы меня простите. И что же… как он умер? И когда?

— От сердечного приступа, в то время когда я учился в Оксфорде. Никогда не забуду, что я почувствовал, когда узнал о его смерти. Не облегчение, не радость, даже не счастье. Только какое-то величайшее умиротворение. День его похорон был, по-моему, самым счастливым в моей жизни — тогда, еще до свадьбы.

— А ваша мать? Как он с ней себя вел?

— Я же вам сказал. Бил ее. Говорил ей жуткие гадости. И еще хуже.

Энджи посмотрела на него. В его голубых глазах застыло выражение боли и ужаса. Ей нетрудно было представить себе, что могло скрываться за словами «и еще хуже». Она достаточно насмотрелась на всякого рода мерзости и в собственной семье, и среди своих друзей и знакомых; но и она чувствовала, что все это не могло сравниться с ужасом того, когда подобные вещи творятся в замкнутом, закрытом мире такого вот дома. Какое-то время она посидела не двигаясь, потом подалась немного в его сторону, тихо и нежно взяла его руку в свою и так застыла, держа его за руку. Она вдруг ощутила необычайно сильную близость к нему, почти такую, что возникает между любовниками в постели. Александр взглянул на нее и сильнее сжал ее руку. Теперь и у него в глазах тоже стояли слезы, он был явно взволнован этими своими воспоминаниями и потрясен тем, что рассказал ей о них.

— Извините меня, извините, — снова повторил он. — Я не должен был расписывать вам все это в таких подробностях. Не очень-то это приятная история. Боюсь, как тема для разговора за ужином она совсем не годится.

— У нас с вами не официальный прием, — возразила Энджи, — и к тому же мы ведь старые друзья. Разве не так?

— Мне бы хотелось так думать. — Александр поднес ее руку к губам и поцеловал; потом, сделав над собой видимое усилие, вырвался из охватившего его настроения, преодолел странную и напряженную атмосферу, созданную его рассказом, и произнес: — Давайте-ка перейдем в библиотеку, попьем там кофе и обсудим нашу завтрашнюю поездку в Берфорд.

— Александр…

— Да?

— Александр, предположим, у вас бы не было детей. И этому дому предстояло бы отойти по наследству к какой-то другой ветви вашего рода. Или пойти на продажу. Что бы вы при этом чувствовали?

— Думаю, я бы этого не пережил, — прямо и просто ответил он. — В таком случае я бы, наверное, скорее сжег его.

— Понимаю, — задумчиво протянула Энджи.

Наутро настроение у Александра было бодрое. Оказалось, что накануне вечером, уже совсем поздно, ему позвонил Макс; сказал, что заедет на денек, пояснил Александр. Макс возвращался из очередной своей поездки, на этот раз в Японию, и должен был приехать в Хартест из Хитроу примерно к чаю.[38]Александр был взволнован приездом Макса, и это производило трогательное впечатление.

— Пожалуй, нам стоит поторопиться, — сказал он. — А вы не хотите взять с собой ребят?

— Господи, нет, конечно! — воскликнула Энджи, которую сама мысль о такой возможности повергла в ужас.

Дом в окрестностях Берфорда, называвшийся «Монастырские ключи», оказался самим совершенством; это была помещичья усадьба XVII века, выстроенная из золотистого котсуолдского камня и в плане напоминающая букву «Г». За невысоким домом располагался обнесенный стеной сад, а за ним еще один, так называемый водный парк, с прудом и маленькой речкой; были в усадьбе и конюшня, и теннисный корт.

— Здесь даже есть место для бассейна! — ахнула Энджи, в восторге от увиденного. — Это мне подходит. Поехали. Из дома позвоню агенту и сразу обо всем договоримся.

— А разве не нужно, чтобы и Малыш взглянул?

— Малышу нравится то, что нравится мне, — спокойно, но твердо ответила Энджи.

Пообедать они заехали в пивную, и Энджи спросила, нет ли у них шампанского; Александр возразил, что в пивных его не бывает, однако официант принес откуда-то бутылку немного тепловатого, но хорошего шампанского, и они с Александром выпили ее, закусывая бутербродами с сыром, которые считались в этой пивной обедом, и от души посмеялись над столь противоестественным сочетанием.

У обоих закружилась от выпитого голова, садиться за руль ни одному из них было нельзя; но день был великолепный, и потому они решили немного погулять. Совершенно машинально, не отдавая себе отчета, почему она это делает, Энджи взяла Александра за руку.

— Спасибо за то, что вы со мной поехали. Получилось необыкновенно удачно. Одна я не сумела бы быть такой решительной. И мне кажется, агент принял вас за моего мужа и поэтому не пытался ни приударить за мной, ни пудрить нам мозги.

— Одно то, что он мог так подумать, для меня уже большой комплимент, — заявил Александр, глядя на нее сверху вниз и улыбаясь.

— Почему же?

— Ну, я вам почти в отцы гожусь.

— Ой, не смешите. Разве что в незаконные. В таком случае и Малыш тоже мне годится в отцы.

— В общем-то, да. Но он выглядит моложе меня.