Греховные радости - Пенни Винченци

— Извини, Малыш, я во вторник ужасно занята.

— Ну ладно, я сам доберусь. — Голос у него стал очень расстроенный. — Я тебя люблю, дорогая. И до встречи.

— Спокойной ночи, Малыш.

Положив трубку, она вдруг почувствовала себя очень несчастной. Что же такое происходит с их взаимоотношениями? Почему она вдруг стала испытывать к нему какую-то враждебность? И почему Малыш задерживается в Нью-Йорке? Все его клиенты, все его дела теперь в Лондоне. В последнее время он стал часто задерживаться, отсутствовать вечерами, и так день за днем. Он, правда, говорит, что если она хочет, то может ходить с ним, но поскольку она не желает, то ему приходится ходить одному. О господи, неужели же он с кем-то встречается, а? Или у него есть кто-то в Нью-Йорке? Энджи вдруг внезапно и очень отчетливо представила себе Каролину Уиттиэм, крестную Спайка, с которой Малыш дружил в детстве и которую она видела, когда та приезжала на крестины; Каролина была обладательницей таких длинных и безупречных ног, что если ее приглашали на какой-нибудь прием или званый ужин, то все остальные приглашенные женщины непременно надевали длинные платья или юбки, просто чтобы избежать сравнения. Энджи сильно подозревала, что между ней и Малышом есть какая-нибудь интрижка. Как и всякая любовница, Энджи почти не знала друзей Малыша; он стал знакомить ее с ними только тогда, когда их взаимоотношения приобрели более или менее официальный характер. Быть может, сейчас, когда Малыш в Нью-Йорке, он встречается там с Каролиной? Какой ужас, если это действительно так! Нет, это невозможно. Не говоря уже обо всем остальном, у него в последнее время и на нее-то сексуальной энергии едва хватало, откуда же ей взяться еще и на кого-то другого? А, черт! Это тоже не показатель. В свое время он постоянно повторял ей, что с Мэри Роуз ощущает себя практически полным импотентом; но когда приезжал к ней самой в Гринвич-Виллидж, то трахал ее без устали по многу раз подряд. Энджи почувствовала, как тело ее в темноте покрывается потом. Да, возможно, что у него кто-то появился. Вполне. Несмотря ни на что, он все еще был очень привлекательным внешне мужчиной. И к тому же чрезвычайно богатым. Может быть, и его нежелание передать ей часть акций тоже объясняется тем, что у него кто-то есть? Да нет, чепуха. Все это сплошная чепуха. Малыш ее обожает. Он в ней нуждается, без нее он беспомощен. Слишком беспомощен. При этой мысли настроение ее сразу поднялось. Все хорошо. Просто ей в голову лезут всякие глупости. Энджи повернулась на бок и занялась мастурбацией. Она всегда этим занималась, когда ей нужно было успокоиться. В последнее время ей приходилось делать это все чаще и чаще: способности Малыша чем дальше, тем больше оставляли желать лучшего. Тело ее послушно отреагировало, взорвавшись оргазмом, и в эти мгновения перед глазами у нее возник и проплыл куда-то образ не Малыша и не его самонадеянного сексуального племянника; нет, ей привиделись мягкие, аристократические черты графа Александра Кейтерхэма.

Энджи, 1985

Они подружились с Александром. На протяжении всей той весны, всего времени, пока она вела переговоры, оформляла приобретение, переделывала и обставляла «Монастырские ключи» и пока Малыш все сильнее отдалялся от нее и все глубже погружался в подготовку к предстоящему открытию отделения «Прэгерса» — торжественный прием по этому случаю удалось в конце концов заказать в «Спенсер-хаусе» только на начало июня, на более ранний срок там все уже было расписано, — Энджи виделась с Александром почти еженедельно, иногда просто заезжая в Хартест, чтобы пообедать с ним вместе, изредка оставаясь там переночевать (и еще более редко делая это вместе с Малышом, который один только раз взглянул мельком на «Монастырские ключи», одобрительно кивнул и сказал: «Действуй дальше»). Она сама понимала, что это была довольно странная дружба: он — развитой и образованный, представитель высшего класса, выходец из старинного аристократического рода, ценитель загородной жизни и архитектуры XVIII века; она же — просто энергичная бабенка из лондонского Ист-Энда, читающая, кроме бухгалтерских отчетов своей фирмы, только женские журналы «Вог», «Вэнити фэйр» да колонки светских сплетен в газетах и начинающая испытывать глубокую депрессию, если ее всего на полдня оторвать от городских магазинов. И тем не менее общество друг друга было искренне приятно и интересно и тому и другому. Он восхищался ею, она была в восхищении от него; он был всегда ровен, рассеян, несколько измучен заботами и по-своему сексапилен. Она не могла до конца разобраться, откуда идет эта его сексапильность; во всяком случае, она сильно отличалась от самодовольной сексуальности Макса, да и от того, чем обладал в этом отношении Малыш, однако качество это у Александра несомненно присутствовало: оно проявлялось в каком-то особом изяществе, в том, что он чувствовал себе цену, хотя это и не создавало трудностей в общении с ним, и, кроме того, в его способности распознавать сексуальность в других и уметь оценить ее по достоинству. Заинтриговал ее и его образ жизни: когда Александр говорил о своем доме, имении, о своих лошадях, охоте, занятиях в тире, о делах и заботах, в которых проходят у него год за годом, ей почему-то не было скучно, напротив, она испытывала ко всему, о чем он рассказывал, подлинный интерес. Этот интерес был несколько отстраненным, но совершенно искренним. Она любила слушать (пытаясь и будучи абсолютно не в состоянии представить, как бы она вела себя в подобной ситуации) его рассказы о своих детях, о том, как он беспокоится за Макса, как гордится Шарлоттой, как обожает Георгину («Она ваша любимица, верно? Я сразу поняла». — «Ну, не совсем любимица, но у меня самые хорошие взаимоотношения и полное взаимопонимание именно с ней, и именно с ней больше всего общего»). К тому же Энджи обнаружила, что и сама может говорить с ним о своей жизни, о возникшем у нее отчуждении от проблем Малыша с банком, да и от самого Малыша тоже, о том, что она очень сильно отличается от жен его друзей, вообще людей его круга (хотя, с другой стороны, никоим образом не хочет ни быть на них похожей, ни влиться в этот круг); о своем собственном деле, своей сильнейшей гордости за то, чего ей удалось достичь, о своем восхищении тем, как живет и действует рынок недвижимости, как отражает он все колебания в благосостоянии страны, как абсолютно необходимо уметь поймать на этом рынке нужный момент; и о своем прошлом, том прошлом, что было у нее до встречи с Вирджинией, — она обнаружила, что ей нравится говорить с Александром и об этом, о тех днях, что провела она вместе с Джонни и Ди, о том, как она работала моделью, и даже о ее отношениях с М. Визерли. Конечно, рассказывала она не обо всем, время от времени кое-что приукрашивала, но, в общем-то, с Александром она могла говорить безостановочно и с удовольствием.

— Вам было весело с Вирджинией? — спросила она как-то раз, когда однажды в воскресенье, уже в конце мая, они прогуливались вдвоем вокруг озера. Она заехала к Александру после очередной из своих еженедельных инспекционных поездок в «Ключи», которая на этот раз сильно расстроила ее: в доме была отремонтирована только коробка здания, внутренние работы практически еще не начинались, а плавательным бассейном этим летом уже точно нельзя будет пользоваться.

— Что значит «весело»? — несколько настороженно глянул на нее Александр.