Время и боги. Дочь короля Эльфландии - Лорд Дансени

Так сменялись дни и времена года, а отряд все скитался в глуши: одинокий, утративший любимую странник, зачарованный луною подросток и безумец, и старый серый шатер с длинным изогнутым шестом. Им стали известны все звезды, и знакомы все четыре ветра, и дождь, и туман, и град, но желтые, приветливые огоньки окон, зазывающие ночами в тепло и уют, встречали они только для того, чтобы сказать им «прощай». Едва загорался первый рассветный луч, едва веяло утренней прохладой, Алверик пробуждался от беспокойных снов; с ликующим воплем подскакивал Нив, и отправлялись они в путь, продолжая безумный крестовый поход еще до того, как на притихших, смутно различимых коньках крыш появлялись первые признаки пробуждения. И каждое утро Нив предсказывал, что они непременно отыщут Эльфландию; так тянулись дни и года.

Тиль давно их покинул; Тиль, что пламенной песней пророчил друзьям победу; Тиль, чье вдохновение подбадривало Алверика в самые холодные ночи и помогало преодолеть самые каменистые тропы: однажды вечером Тиль вдруг запел о девичьих кудрях – Тиль, кому подобало бы возглавить поход. А потом в один прекрасный день, в сумерках, когда пел черный дрозд и боярышник стоял в цвету на целые мили, он свернул к домам людей, и женился, и более никогда не имел дела с отрядами скитальцев.

Лошади пали; Нив и Зенд тащили все пожитки на шесте. Миновало много лет. Однажды осенним утром Алверик покинул лагерь и отправился к домам людей. Нив и Зенд переглянулись. Для чего Алверику понадобилось разузнавать дорогу у других? Ибо каким-то непостижимым образом замутненный рассудок этих помешанных постиг цель Алверика скорее, нежели сумела бы интуиция людей здравых. Разве, чтобы направить путь его, недостаточно пророчеств Нива и того, в чем клятвенно заверила Зенда полная луна?

Алверик явился к домам людей; и из тех, кого расспрашивал он, очень немногие соглашались вести речи о том, что находится на востоке, а ежели заговаривал гость о землях, через которые проехал за много лет, к нему прислушивались столь же мало, как если бы Алверик сообщал, будто доводилось ему раскидывать свой шатер на разноцветных слоях воздуха, что мерцают, дрожат и темнеют у горизонта на закате. А те немногие, что отвечали Алверику, говорили одно: только магам сие ведомо.

Узнав об этом, Алверик покинул поля и изгороди и вернулся к старому серому шатру, в те края, к которым никто не обращался даже в помыслах. Нив и Зенд сидели у шатра в молчании, искоса поглядывая на предводителя, ибо видели они: Алверик не доверяет безумию и истинам, подсказанным луной. И на следующий день, когда в утренней прохладе скитальцы снялись с лагеря, Нив повел отряд, не огласив воздух ликующим криком.

И снова потянулись дни невероятного их путешествия, но не так уж много прошло недель, когда в одно прекрасное утро на краю возделанных полей повстречался Алверику некто, чья высокая и узкая коническая шляпа и загадочный вид явственно выдавали в нем колдуна; он наполнял ведро у колодца.

– О господин мой, чье искусство вселяет в смертных страх, – молвил Алверик, – есть у меня вопрос касательно будущего, и хотел бы я его задать.

Колдун отвернулся от ведра и окинул Алверика недоверчивым взглядом, ибо оборванный вид странника никак не наводил на мысль о щедром вознаграждении, причитающемся тому, кто по праву вопрошает грядущее. И назвал колдун точную сумму щедрого вознаграждения. И в кошельке Алверика оказалось достаточно, чтобы развеять сомнения колдуна. Потому кудесник указал туда, где над миртовыми кущами поднималась вершина его башни, и велел Алверику прийти к его дверям, когда засияет вечерняя звезда; и в этот благоприятный час он откроет перед гостем будущее.

И снова отлично поняли Нив и Зенд, что предводитель их доверился грезам и тайнам, порожденным не безумием и не луною. И покинул спутников Алверик; а помешанные остались сидеть неподвижно, не говоря ни слова, однако в помыслах их бушевали яростные видения.

Сквозь матовый воздух, поджидающий вечернюю звезду, Алверик прошел через возделанные людьми поля и приблизился к почерневшей дубовой двери башни мага; с каждым порывом ветра о дверь колотились миртовые ветви. Юный ученик чародея отворил гостю и по ветхим деревянным ступеням, крысам знакомым лучше, чем людям, провел Алверика в верхние покои колдуна.

Чародей облачен был в черный шелковый плащ, который почитал необходимою данью будущему; без такового он ни в жизнь не стал бы вопрошать грядущие годы. Едва юный ученик ушел, колдун обратился к некоему фолианту, что покоился на высоком столике, и, переведя взгляд от фолианта на Алверика, осведомился, что именно гость желает узнать о будущем. И спросил Алверик, как ему добраться до Эльфландии. Тогда чародей открыл потемневший переплет великой книги и принялся перелистывать страницы, и очень долго страницы под рукою его оставались абсолютно чисты, однако далее в книге появилось немало записей, подобных которым Алверику не приходилось видеть. И пояснил колдун, что такого рода книги повествуют обо всем на свете, однако он, заинтересованный только в грядущем, не нуждается в письменах прошлого и потому обзавелся книгой, что говорит только о будущем; хотя мог бы выписать и другие из Колледжа Чародейства, ежели бы дал себе труд изучать безрассудства, людьми уже совершенные.

Некоторое время колдун сосредоточенно читал свою книгу, и Алверик услышал, как крысы тихо возвращаются к улицам и домам, что прогрызли в ступенях лестницы. Но вот кудесник отыскал в летописи будущего то, что искал, и сообщил гостю, что в книге сей сказано: никогда он, Алверик, не достигнет Эльфландии, пока при нем – волшебный меч.

Выслушав это, Алверик вручил чародею причитающееся щедрое вознаграждение и ушел весьма опечаленный. Ибо знал он, что опасностям Эльфландии ни один обычный клинок, откованный на наковальнях людей, противостоять не в силах. Он не догадывался, что заключенная в мече магия, подобно молнии, оставляет в воздухе привкус и запах, что проникают сквозь сумеречную преграду и разливаются над Эльфландией; не догадывался он и о том, что именно так король-эльф узнаёт о его приближении и отводит от чужака свои границы, дабы Алверик не тревожил более его царство; однако скиталец поверил в то, что прочел ему чародей из книги, и потому побрел прочь, опечаленный весьма. Предоставив дубовую лестницу времени и крысам, он вышел из миртовой рощи, миновал поля людей и возвратился к тому меланхоличному месту, где серый шатер его скорбно повисал над пустошью, унылый и безмолвный, словно сидящие рядом Нив и Зенд. И тогда скитальцы повернули и двинулись на юг, ибо теперь все пути казались Алверику одинаково безнадежными: он не соглашался отказаться от меча и бросить вызов волшебным опасностям без волшебной поддержки. Нив и Зенд молча повиновались предводителю, более не направляя его путь бредовыми пророчествами либо откровениями, подсказанными луной, ибо они видели, что Алверик внял совету другого.

Скитаясь в одиночестве долгими и трудными путями, они далеко продвинулись на юг, но граница Эльфландии с густою завесой сумерек так и не показалась; однако Алверик упрямо не желал отказываться от меча, ибо справедливо полагал он, что Эльфландия страшится силы магического лезвия и мало у него надежды вернуть Лиразель при помощи клинка, внушающего ужас только смертным. Спустя какое-то время Нив снова принялся предрекать будущее, и в ночи полнолуния Зенд опять взял за привычку возвращаться в шатер крайне поздно и будить Алверика своими откровениями. И несмотря на ореол тайны, окружающий Зенда, когда говорил он, и несмотря на восторженный экстаз пророчествующего Нива, Алверик знал теперь, что откровения и пророчества пусты и лживы и ни одно из них никогда не приведет его к Эльфландии. Обремененный безотрадным этим знанием, он все-таки по-прежнему снимался с лагеря на рассвете, по-прежнему двигался вперед через пустынные земли, по-прежнему искал границу, – и так проходили месяцы.