Братья Ашкенази - Исроэл-Иешуа Зингер

Нет, это давалось ей нелегко — выхлопотать хотя бы малую малость в учреждениях нового государства. Она была старой грузной женщиной, говорившей по-польски с русским акцентом и имевшей ярко выраженную еврейскую внешность. Секретарши в государственных ведомствах смеялись над госпожой Ашкенази, не отвечали ей; лакеи не пускали ее к своим господам, просили прийти попозже. Рабочие тоже давали ей понюхать перцу. Подстрекаемые антисемитскими газетами и листовками, всякого рода ораторами, раздувавшими ненависть к евреям и возводившими наветы на еврейских фабрикантов, чтобы отвести гнев голодных и безработных от польских властей, они хватали все, что попадалось им под руки, воровали, грабили. Часто они приходили к фабрикантам бить им окна, выкрикивать оскорбления, могли даже запереть их в доме и держать под замком до тех пор, пока они не подпишут документ, что обязуются запустить фабрику и платить столько, сколько потребуют рабочие. Полиция не вмешивалась в такие дела, она предоставляла рабочим свободу в их разборках с еврейскими фабрикантами.

К госпоже Ашкенази тоже приходили польские рабочие; они кричали, требовали, чтобы она дала им денег и запустила фабрику. Они заперли ее в директорской квартире и не позволяли проносить туда еду, но госпожа Ашкенази от своего не отступилась. Она держалась с железным упорством, сопротивлялась всем и вся и упрямо охраняла собственность мужа. Она уже ничего не ждала от жизни. Она была больна и надломлена. Она готовилась к смерти. Но было кое-что, до чего она хотела дожить: она хотела увидеть мужа, передать ему некогда вверенные ей ключи от его имущества, а потом умереть.

Но он, Макс Ашкенази, не приезжал и не давал о себе знать. Госпожа Ашкенази размещала объявления в газетах, просила людей откликнуться и сообщить ей, что им известно о ее муже. Она отправляла через Красный Крест письма, депеши. Все без толку. Тогда госпожа Ашкенази взяла зонтик, села в дрожки и поехала к брату мужа, Якубу Ашкенази, которого она прежде в глаза не видела и про которого знала, что муж был с ним на ножах. Хотя она никуда не ходила, ей было известно, что в доме Якуба Ашкенази живет и та, которая должна быть ей врагом, первая жена Макса. Она не ждала теплого приема в этом доме, ни от деверя, ни от первой жены ее мужа, ни от своей падчерицы Гертруды, про которую она знала только, как ее зовут, но которую никогда не видела. Тем не менее госпожа Ашкенази смирила свою гордость и приготовилась стерпеть все, лишь бы получить помощь в поисках мужа.

С трепещущим сердцем она позвонила в дверь квартиры своего родственника. Чувствуя унизительность положения, она разозлилась на служанку, которая открыла ей, но заставила ждать в коридоре.

— Доложи, что жена Макса Ашкенази хочет видеть твоего господина, — сказала она чересчур громко, как всегда, когда пыталась компенсировать свое унижение. — Так и скажи, слышишь?!

Из комнат доносились аккорды фортепьяно и смех ребенка. Эти звуки еще больше пристыдили старую женщину, стоявшую и ждавшую в этом просторном темном коридоре. Она не была уверена, что ее примут — слишком уж долго ее держали на пороге, — но вот дверь широко распахнулась и ее незнакомый деверь Якуб Ашкенази встретил ее приветливой улыбкой.

— Очень рад видеть вас в моем доме, — сказал он и сжал ее руку в своей широкой и сильной мужской ладони.

Госпожа Ашкенази была тронута теплотой его обращения и не знала, как ей распорядиться собой. Главным образом ей мешал зонтик, который вдруг показался ей совсем лишним. Якуб Ашкенази забрал у нее зонтик и помог ей снять пальто. Ей не хотелось раздеваться.

— Я не отниму у вас много времени, господин Ашкенази, — пролепетала она. — Я хочу только посоветоваться…

— Ну что вы, в самом деле, — перебил ее Якуб Ашкенази и под руку повел ее не в кабинет, а в столовую. — Вы немного отдохнете, попьете с нами чаю.

Госпожа Ашкенази буквально окаменела на своих неуклюжих ногах, увидев в столовой двух женщин — пожилую и молодую. Хотя она не была знакома с ними, но догадывалась, кто они. Она не могла сделать ни шага. Якуб силой подвел ее поближе.

— Госпожа Ашкенази, — представил он ее громким голосом.

Женщины элегантно пошли навстречу грузной гостье и протянули ей руки.

— Очень приятно, садитесь! — приветствовали они ее и сразу же принялись звонить в колокольчик, вызывая прислугу, чтобы она принесла чаю.

Преувеличенно громкими приказами немедленно подать чай они спасались от неловкой ситуации, в которой оказались. Некоторое время женщины разглядывали друг друга. Госпожа Ашкенази хотела рассмотреть и эту Гертруду, дочь ее мужа, о которой она столько слышала, и его первую жену. Хотя она была уже старой, больной и сломленной, она смотрела во все глаза на двух женщин этого дома, в присутствии которых она чувствовала себя еще более отталкивающей.

Диночка и Гертруда с удивлением глядели на ту, что разрушила их семью. Выбор Макса Ашкенази был плох. Ни в лице, ни в фигуре этой старухи не было ничего соблазнительного. Диночка покраснела, как девочка, и прижалась к Гертруде, кутаясь в платок, словно ей внезапно стало холодно. Якуб Ашкенази попытался спасти положение и завести разговор о чем-нибудь, но его слова замерли в воздухе, разговор не получился. Повисла тяжелая, давящая тишина. Молчание прервал ребенок. Вдруг из детской в столовую вошла маленькая Прива, дочурка Якуба, названная так в память о своей прабабушке, и сразу же подбежала к чужой тете. Прива была светло-русая, смелая и веселая девочка. Она радостно бросилась к гостье и начала хвалиться новой куклой, которую ей купили.

— Это Мими, моя маленькая Мими, — показывала она куклу в синем шелковом платьице и с красным бантом в волосах, — а еще у меня есть новый мишка, только он очень злой… Его зовут Бумбу…

Госпожа Ашкенази так и приникла к ребенку.

— Ангел мой, — бросилась она целовать пухлые ручки малышки, — золотко, сокровище! От тебя в доме светло!

В одно мгновение лед был сломан. Все три женщины тут же занялись девочкой; они целовали ее, строили ей рожицы, вспоминали ее забавные высказывания. Якуб стоял в стороне и радовался.

Госпожа Ашкенази больше не торопилась уйти. Эти люди окружили ее теплом и радушием. Они подали ей чаю со сладостями, они расспрашивали о ее жизни, приглашали бывать у них почаще. Гертруда так освоилась с гостьей, что в присутствии матери называла ее тетей. Незаметно они перешли к разговору о человеке, о котором в этом доме думали все, — о Максе Ашкенази.

— Один Бог знает, что с ним случилось, — говорила госпожа Ашкенази, вытирая слезы, набегавшие ей на глаза.

Глядя на нее, мать с дочерью почувствовали, что им на глаза тоже наворачиваются слезы.

Совместными усилиями обе стороны принялись искать пропавшего Макса Ашкенази.

Прежде всего, Якуб съездил в Берлин — единственный город, в котором у новой России было посольство, — чтобы хоть что-нибудь узнать там о своем сгинувшем в Петрограде брате. Добраться до Берлина было нелегко. Поезда были набиты демобилизованными солдатами. С получением паспортов и виз тоже возникли трудности, но Якуб преодолел все препятствия. Он умел проникнуть куда угодно, открыть любую запертую дверь. В его крепкой импозантной фигуре, в его твердой поступи было столько достоинства и уверенности в себе, что охранники пропускали его в учреждения, а лакеи — в покои своих господ. Все тайные и запретные двери распахивались перед Якубом. Он в два счета получил визу, потом за хорошие деньги добыл себе место в поезде и уехал в Берлин, в посольство, над которым развевался красный флаг.