Должность во Вселенной. Время больших отрицаний - Владимир Савченко

Варфоломей Дормидонтович увлечен и растолковывает все не столько Климову, сколько самому себе; читает и смакует:

– «…Да, установлено, что этот голографический образ фантомов М31 находится в луче, сфокусированном на Солнечную систему, а за пределами ее нет и его. Но насколько далеко за пределами? У нас ведь не имеется – и, увы, не предвидится – сведений даже с соседних звездно-планетных систем: сфокусировано ли такое на них или нет? Полагать, что только нам (иных разумных существ в Солнечной ведь нет) это адресовано, – самообольщение. Антропоцентризм антропоцентризмом, но всему надо знать меру: что мы – и что галактика! Тем более такая.

А при альтернативном взгляде вырисовывается величественная естественная картина некоего вселенского голографического ежа: каждая его «иголка» с фантомами направлена не в пустоту, не в божий свет как в копеечку, а именно на определенную звезду или даже именно на звездно-планетную систему как на некую особенность в галактическом пространстве. И главное, на естественную опять-таки особенность.

Тогда естествен и интервал в два миллиона лет. К нам это протянулось через два миллиона световых лет в пространстве и столько же просто лет во времени, к иным мирам на миллион лет раньше или позже; во вселенских масштабах это пустяк. Представив дело так, представим и поймем вселенского голографического ежа…»

– Поймем – или поймаем? Голыми руками.

– Поймем-с!

– …И даже взаимопроникновение двух их, – вдруг дополнил Климов. Любарский вопросительно глянул на него. – Того оттуда иголками сюда, а нашего отсюда туда, – пояснил тот. – Чем наша тетя Галя хуже! Так и обнимаются… ежами. Жуть. Просто и естественно. По мне, такая естественность вселенского голографического ежа ничуть не большая, чем фразы запорожцев в их знаменитом письме турецкому султану: «Який же ти в биса лыцарь, коли ти голою сракою йижака не вб’еш!» И у тех «голо…», и у профессора Семипятницкого «голо…»

Варфоломей Дормидонтович вежливо посмеялся, потом все-таки сказал:

– Варик, а тебе пока хватит.

– Как скажешь, начальник. – Тот отставил бутылку, которую взял было на изготовку. – Могу и не пить… «Андромеда, вся дрожа, так и села на ежа». – Помолчал и заявил: – Но хоть ты ставь меня на место, хоть не ставь, а сегодня все равно я здесь главный человек. Я тебе вхождение показывать буду.

– Ну-ну… давай.

3

…Космичны были их чувства,

космичной становилась психика

К третьему часу ночи W-образное созвездие Кассиопеи поднялось на макушку неба. Около него отчетливо, не напрягаясь можно было рассмотреть фантом М31. Он светил не в пример ярче своего, что ли, первоисточника в созвездии Андромеды. И выглядел крупнее, с Луну.

– Вот! – уверенно сказал Климов. – Начинает, распротакую мать! Поголубела. Пошли в павильон.

…Они немало повидали в Меняющейся Вселенной, поднимаясь туда в кабине ГиМ или теперь приближая МВ к ней: как вихревые пятнышки галактик развертываются в необозримо громадные звездные круговерти, в небеса, как на глазах происходит эволюция галактик, звезд и планет.

Но такого они там не видели:

– вихрь М31 поголубел и уменьшился…

– вытянулся в светящуюся сигару, в веретено…

– По направлению движения вытягивается-то, а! – отметил Климов. – По траектории своей.

– Ну в точности как в НПВ входит. И с изрядным К, не менее сотни… – приговаривал Любарский.

Далее они видели нечто совсем редкостное, что со времени открытия туманности Андромеды наблюдали в ней не только не ежечасно, но и не каждый день – раз в две-три недели: вспышки сверхновых. За час они насчитали их четыре! Ускоренно электросварочным огоньком взбухали там, в теле М31, точки – и сникали так же повышенно быстро. Это в фантоме… собственно, в галактике М31 – взрывались звезды.

Затем веретено вытянувшейся М31 еще поголубело, утоньшилось – и нет его.

– Ничего, появится, – уверенно сказал Климов. – Я первый раз-то испугался, думал, насовсем.

– Да, сейчас она двигалась-жила ускоренно…

– Слушай, а ведь это галактические эффекты ОО-РР.

– Как в Ловушках, что ли? Ну, ты уж совсем… – Любарский шокирован. – Кого на таком уровне можно остричь-обрить, разуть-раздеть?!

– В смысле переносном найдется кого и что. Для махины М31 звезды все равно как волосинки в шевелюре Вити Бурова. А ведь деформируется пространство со звездами, со звездно-планетными вихрями. Вот и… – настаивает Климов. – Нельзя сваливать участившиеся сверхновые только на К-пространство. Как ни верти, но это М31 вошла во вселенскую Ловушку!

– Ловушки… – недовольно скривился Варфоломей Дормидонтович. – Мы много теряем и еще будем интеллектуально претерпевать из-за этого неудачного названия. Чуть ли не «мышеловки». Кому это в голову пришло, кто пустил в оборот?

– То ли Мишке, то ли Але, то ли мне, уж не помню, – беспечно отозвался Климов. – Поначалу так и было: можно гуся ухватить, или собаку. Или мотоцикл… А теперь вон как оборачивается: Ловушки для галактик.

– Не Ловушки, другое слово надо… уже по одному тому, что неясно: кто кого во что втягивает. И как? Но несомненно, что области неоднородного пространства и времени с высокими К. И по ним М31 движется…

– Теперь она появится ближе к Цефею, – сказал Климов.

Они много распознали и поняли. Не понимали одно: зачем? Что несло сюда звездную сверхтучу М31, какие устремления?

Все увиденное в телескоп и прямо в небе зафиксировали на пленку – и тоже нетрадиционно для исследования вечных звезд в вечном небе: видеокамерой. В динамичном режиме. Варфоломей Дормидонтович и Евдоким Афанасьич были более готовы вести репортаж о дрейфе М31, нежели все астрономы мира.

Под разговор и манипуляции с аппаратурой еще по разику приняли; ночь была холодная, пробирало.

4

Дрейф М31 – это были только наблюдения. Обсуждай не обсуждай, спорь не спорь – от них ничего не зависит.

…Так наступила очередь поднявшейся достаточно высоко над скалами ущербной, в последней четверти Луны. Относительно нее замышлялось действие. Сначала на ночное светило оценивающе посмотрели в рефрактор.

(Действие, космическое действие, вселенское – это был новый пунктик Любарского в осмыслении ситуации с позиций «мы делаем – с нами делается». Так ли, этак – но чем крупнее, масштабней, тем соразмерней миру. И тем более мы есть мы.)

Дело практическое же заключалось в проверке дальности НПВ-луча. Земля стала тесна: даже от самых высоких (перистых) облаков у горизонта можно было протянуть НПВ-руку от силы на восемьсот-девятьсот километров; от верхнего из ионизационных слоев атмосферы луч уходил за горизонт на тысячу двести, тысячу четыреста километров. Для практических дел – вполне, для осознания инженерных возможностей – не то. Расчеты показывали, что К-заряд в ЛОМе может вытянуться на миллионы километров. А до ночного светила было лишь триста шестьдесят тысяч километров.