Мэрилин Монро - Дональд Спото

Эти слова были выражением полнейшего разочарования жизнью, а особенно браком с Артуром Миллером.

В качестве юной жены, фотомодели и актрисы она неутомимо трудилась, чтобы достичь всеобщего одобрения, чтобы стать звездой и тем самым добиться цели, которую поставила перед ней Грейс Мак-Ки Годдард. И на этом пути в возрасте двадцати с лишним лет она стала куколкообразной блондинкой из картин «Джентльмены предпочитают блондинок», «Как выйти замуж за миллионера» и «Зуд седьмого года». Но в конце ей все это до смерти надоело, и она отшвырнула искусственность выдуманной Мэрилин Монро, отдавая себе отчет в том, что та была всего лишь ролью, которую она могла принять, но могла и отвергнуть. Разумеется, голливудская Мэрилин Монро была частью ее подлинного «я», но существовало также — была у нее такая надежда, и ради нее она работала — ее более глубокое, хоть еще и не сформировавшееся, «я».

Ей хотелось стать настоящей актрисой, и она отдалась этому желанию без остатка, на вершине славы покинув Голливуд и сменив свой имидж с жены спортивного героя на беззаветную спутницу драматурга. За исключением выступления в «Автобусной остановке» весной 1956 года, когда Мэрилин на три месяца вернулась в Лос-Анджелес, она на протяжении четырех лет держалась вдали от киностудий — от момента завершения «Зуда седьмого года» и вплоть до начала работы над лентой «Некоторые любят погорячее». После окончания указанной картины она снова на год покинула Голливуд, вернувшись только на съемки злополучного фильма «Займемся любовью».

Наибольшие надежды актриса связывала с долго готовившейся картиной «Неприкаянные», веря, что Артур выполнит данное ей обещание. Артур, надо полагать, дал ей то, что мог, но создал он, к сожалению, роль, где использовался образ одинокой и подавленной Мэрилин Монро, а не зрелой женщины, полностью сменившей свой стиль игры, и не исполнительницы, располагающей гораздо большими актерскими возможностями и большей глубиной выражения — чего Голливуд по-прежнему не замечал и не ценил. В «Неприкаянных» это была только бледная, осунувшаяся и перепуганная женщина, жалкий остаток того имиджа, от которого она надеялась избавиться. «Я бы не вынесла очередной сцены с Мэрилин Монро», — сказала она, поскольку отдавала себе отчет в том, что способна извлечь из себя намного больше и что типичная «Мэрилин Монро» на самом деле изменилась.

И ее игру в «Неприкаянных» можно, пожалуй, оценивать только в таком контексте. Эта главная роль в последнем оконченном ею фильме была самой большой несбывшейся надеждой в карьере актрисы: Розлин не позволяла ей ничего большего, нежели создать карикатуру на саму себя, причем полностью лишенную чувства юмора и присущей ей бойкости и живости. Есть в картине моменты, где Мэрилин доминирует над всем происходящим и целиком достойна восхищения, — когда она взрывается возмущением из-за отлова животных, когда на ее лице постепенно проступает озабоченность и ужас, вызванные поездкой через пустыню. Зрители и критики, как тогда, так и теперь, в целом оценили этот фильм как выхолощенный и статичный, хотя несколько страстных почитателей Мэрилин похвалили ее за «хорошую актерскую работу... В мисс Монро есть что-то от волшебницы... — это не просто девица, которая в своем сатиновом платьице вертится на экране». Опять Мэрилин оказалась исключением в весьма средней картине, и в этом смысле «Неприкаянные» представляют собой подведение итогов всей ее кинематографической карьеры. С момента съемок в картине «Скадда-ху! Скадда-хей!» минуло всего тринадцать лет, на протяжении которых Мэрилин сыграла в двадцати девяти фильмах, из них только двенадцать раз в одной из главных ролей. Актриса знала, что ни ее фильмы, ни роли не были так же хороши, как продемонстрированная ею игра.

Осознание собственных возможностей и таланта, отвага, отсутствие терпения по отношению к себе и самообладания в отношениях с другими шли в одном русле с личными проблемами Мэрилин и ее зависимостью от снотворных пилюль. Артур Миллер был прав: в ней имелась какая-то огромная жизненная сила.

Нет, однако, ничего более неуловимого и суетного, чем красота. Средневековые мистики описали бы ее рыдания перед съемочным павильоном в тот октябрьский день как «дар плача» — момент просветленного откровения, кризис в жизни женщины, измученной имиджем красивой и сексуальной дивы, в которой, кроме этого, не кроется ничего, — имиджем, навязанным ей обществом. Обуздываемая и сдерживаемая стереотипами, о которых ей хотелось бы позабыть, актриса тосковала по мечте; ей хотелось хотя бы таким путем истребить ту «Мэрилин Монро», которая уже умерла в ней.

До сих пор психиатры мало помогли ей — не только потому, что Мэрилин так туманно представляла себе свое прошлое и будущее, но и из-за ее убежденности в необходимости давать такие ответы, чтобы удовлетворить своих психотерапевтов, которые, по ее мнению, и так слишком много знали или, по крайней мере, задавали слишком много сугубо личных вопросов. Если психотерапевтическая методология используется без должного уважения к духовной автономии пациента, то лечение может иметь негативные последствия, особенно применительно к тем лицам, которые, как актеры, художники или вообще деятели искусства, ведут двойную и тройную жизнь. В их ситуации сама жизнь, как признавал еще Фрейд, служила прекрасной психотерапией. Мэрилин исполнилось тридцать четыре года, она была в том возрасте, когда многие люди оказываются на перепутье; и у нее было в достатке и храбрости, и внутренней силы, чтобы сделать выбор; хватало ей и врожденного ума, чтобы отдавать себе отчет в собственных возможностях, даже не понимая своего прошлого. В тот день она плакала не только над своим фальшивым «я» — эти слезы были еще и актом прощания, своего рода изничтожением всего того, что она хотела навсегда отбросить.

В принципе говоря, неверная психотерапия поощряла имевшиеся у Мэрилин формы зависимости, вместо того чтобы освобождать ее от них. Следующая картина Джона Хьюстона задумывалась как рассказ о Зигмунде Фрейде; Мэрилин была живо заинтересована ее реализацией, а режиссер хотел поручить ей там роль. Однако через несколько дней актриса призналась Хьюстону: «Не могу я выступить в этом фильме, потому что Анна Фрейд вообще не желает, чтобы он делался. Мне сказал об этом мой психоаналитик»[426].

Речь, однако, шла о более серьезных проявлениях зависимости Мэрилин. Ральф Робертс, Руперт Аллан и Сьюзен Страсберг с горечью вспоминают, что доктора Гринсон и Энгельберг не предприняли той осенью ни малейшей попытки отучить Мэрилин от барбитуратов и даже, по словам Ральфа, «в принципе, снабжали ими артистку».

Когда мы приехали в Лос-Анджелес заканчивать «Неприкаянных», то договорились, что Мэрилин заскочит ко мне, и поэтому я отправился к Мэй Райс, чтобы забрать таблетки нембутала, которые доктора вручили ей с целью выделять их «по выдаче» Мэрилин. Вот я и взял их у Мэй и передач Мэрилин. А вскоре я сказал, что это просто глупость, и брал их напрямую от врачей, сразу принося Мэрилин. Насколько я понимаю, никому тогда и в голову не приходило, что все это может оказаться очень опасным.