Бар «Безнадега» - Мира Вольная

На кровь похоже…

Так, собралась, Громова! Сегодня ее день, и ты не имеешь права все портить.

В доме мы проводим чуть больше двух часов, Дашка толкает пафосную речь, ведьмы толкают такую же пафосную речь, пока режут себе запястья над старой латунной чашей, присягая на верность. Лебедева пьет даже не морщась, Данеш удовлетворенно улыбается, радуется за мелкую Тира. Я тоже радуюсь, наверное… Стараюсь радоваться.

А потом юная ведьма переодевается наверху, стирает с рук символы и метки, с губ – кровь, подхватывает кота, и мы едем в «Безнадегу».

Вэл начинает доставать звонками, когда до бара остается около двадцати минут, говорит, что сборище семнадцатилетних пигалиц сводит его с ума, говорит, что они страшнее ведьм, говорит, что они мучают стэйнвей.

Смотри, Зарецкий, в твоем баре люди, дети, и они собираются разнести его на кусочки, на щепки.

На самом деле, в «Безнадеге» детей не так уж и много – шесть девчонок. Две брезгливо поджимают губы, вертя в руках бокалы с… соком, надеюсь. Остальные вроде нормальные, несколько парней, мои ребята разминаются на сцене, девочки-официантки снуют между столиками.

Я хмурюсь, потому что не вижу Дашкиных родителей. Но набрать Гада не успеваю, Лебедева хватает меня за руку и тащит за собой: «знакомить».

Зарецкий, смотри, через что я из-за тебя прохожу! Где тебя черти носят?!

Знакомство проходит эпично.

- Не смотри на меня так, - говорит Лебедева краешком губ. – Этих не я звала.

- А кто? – удивленно смотрю на нее, отходя от пришибленных малолеток.

- Кто-то из парней, наверное, - пожимает красавица-Дашка плечами.

- Хочешь выкину их? – спрашиваю, косясь на парочку, пока будущая верховная ведет меня к другим своим подружкам.

- Да черт с ними, - отмахивается Дашка, - пусть сидят, - жест выходит поистине королевским, и я прячу улыбку, смотрю на Данеш и… офигеваю, потому что старуха мне подмигивает, снимая с подноса бокал с вином.

Рядом со своими парнями я оказываюсь только через полчаса, Дашка за столиком с одной из девчонок и каким-то парнем, я ворчливо, совсем по-стариковски думаю, что «Зарецкого-на-тебя сопляк-нет», и беру микрофон из рук Стаса, смотрю на Лебедеву и слушаю «Безнадегу», которая теперь «Надега», улыбаюсь уже открыто, потому что песня, с которой я начну, как и в прошлый раз приходит сама. Песня девчачья, солнечная, вообще не про меня, но… про Дашку.

- Last Friday night, - говорю и смеюсь, потому что Стас роняет палочки.

В итоге вместо попсовой фигни у нас на четверых получается инди фигня, но Лебедева улыбается, барабанит пальцами по столу, смеется, а значит все так, как надо. Потом идут Coldplay и Linkin park, 30s to Mars, в середине Six feet under дверь в «Безнадегу открывается и через миг в зале оказываются Гад и родители Дашки. Оба вроде нормально соображают, нормально выглядят, но довольными не выглядят. Я продолжаю петь, сверлю взглядом Ярослава, он разводит руками в стороны, типа: «сделал-все-что-смог», и я указываю Дашке подбородком на парочку, прошу, чтобы она обернулась.

Мелкую с места почти сносит. Она виснет на родителях, смеется, а я продолжаю петь, хотя хочется швырнуть микрофон в голову матери. Она, как каменная, как не живая, нет в ответных объятьях радости, ласки, нежности, там вообще ничего нет. Она смотрит на Дашку скорее немного удивленно, как будто не понимает, что тут делает. К счастью, Лебедева ничего не замечает.

Я допеваю песню до конца, киваю парням, чтобы продолжали играть, и иду к Гаду, с детским ехидством отмечая, что две отбитые строят ему глазки.

- Что с ними не так? - скрещиваю руки на груди.

- Я прочистил им мозги на время, Эли, но не могу внушить любовь, если они не помнят, что это такое, - у него извиняющийся тон, на бывших фанатиков он смотрит почти так же, как я: с плохо скрываемым желанием придушить.

- Уведи их, пожалуйста, через час, - прошу, растирая лицо.

- Уведу, - кажется, что Волков испытывает в этот момент что-то близкое к облегчению. – Мара за тебя волнуется.

- Не надо, - качаю головой. – Я позвоню ей… как смогу говорить о том, что случилось. Сейчас не могу, - я трясу головой, ощущаю, как стискивает грудь, и почти бегу назад на сцену.

Через час Волков, как и обещал, уводит невменяемых Дашкиных родителей, еще через час юная верховная режет торт, куклы Барби с поджатыми губами теряют пафос и напыщенность и скачут на сцене, заигрывая с моими парнями, Дашка крутит задницей возле сцены вместе с Тирой и мальчишкой из-за ее столика. Мальчишка не отходит от Лебедевой ни на шаг, как преданный пес, Данеш потягивает вино, Мизуки о чем-то трещит с Вэлом, Вискарь сидит на крышке пианино. 

А мне тошно.

Зарецкий! Мы уже торт порезали, слышишь?! Вкусный торт!

Ничего. Все еще ничего.

«Безнадега» гудит почти до рассвета, разъезжаются все к пяти утра. Дашка, сонная и немного пьяная, прижимает к себе Вискаря и гору пакетов, обнимает меня у входа.

- Спасибо, Эли, - шепчет мне на ухо, стискивая до хруста в ребрах.

- За что? – удивленно смотрю на мелкую.

- За родителей, за «Безнадегу», за все это, за то, что пела сегодня. Ты потрясающе поешь.

Я краснею до кончиков ушей, улыбаюсь, прижимаю ее к себе, вдыхая запах.

Я. Краснею.

Трэш.

- Глупостей не говори, - шепчу в ответ. – Сбрось сообщение, когда доберешься до дома.

- Ты уверена? – спрашивает девчонка, отстраняясь.

- Да. Я хочу остаться здесь, - улыбаюсь ободряюще. Помогаю ей сесть в машину, где уже ждут Мизуки и Данеш, захлопываю дверцу, а потом возвращаюсь в бар, прячусь в кабинете Аарона с бутылкой вина. Опять забираюсь с ногами в его кресло, вслушиваюсь в звуки бара.

Тянет, ноет и колет что-то глубоко внутри, воет ад, завязывая жилы в узел, скручивая вены, наполняя голову бессвязными глупыми мыслями и воспоминаниями: голос, взгляд, прикосновения.

Я так скучаю. Пью, дышу через боль и стараюсь верить. Тишина давит на плечи и голову, заворачивает в себя удушливым коконом. Мне плохо, хуже, чем было, почему-то именно сегодня.

- Где ты, Зарецкий? – спрашиваю, когда понимаю, что больше не могу молчать, что в тишине совсем тошно, что, если не буду с ним говорить, свихнусь. - Ты все пропустил! Вообще все! – я делаю глоток из горла, роняю голову на руки. – Сколько ты еще собрался пропустить? Тут пацан вокруг нее вьется какой-то, вроде нормальный… Человек, только… Весь вечер рядом крутился, как привязанный, за вином ей бегал, торт резал… Такой весь, знаешь, как Ковалевский, в чем-то… джентльмен, блин.

Очередной глоток, взгляд перебегает с полки на полку, с книги на книгу, с дивана на стол и обратно, пальцы ведут по трещинам на столе.

- А родители у нее полные уроды. Их не лечить, их прибить надо, но… может, они еще научатся? Вспомнят про дочь? Хорошо, что ничего не испортили сегодня. Я их учителя грохнула, знаешь? И не жалею! Квартиру в порядок приведут, она пригодится Дашке, когда мелкая поступит. Она обязательно поступит.