Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше - Стивен Пинкер

Критическая точка в выборе между сохранением или убийством ребенка устанавливается как личными чувствами, так и культурными нормами. Наша культура благоговеет перед чудом рождения и идет на любые усилия, чтобы помочь ребенку выжить. Мы уверены, что радостная связь между матерью и младенцем почти инстинктивна. В действительности установление такой связи требует преодоления значительных психологических препятствий. В I в. Плутарх указывал на неприятную истину:

«Родительская любовь» далека от спонтанной. Дэйли и Уилсон, а позже и антрополог Эдвард Хаген, предположили, что послеродовая депрессия и ее более мягкая версия, подавленность матери в послеродовом периоде, вовсе не гормональная дисфункция — так проявляются эмоции, свойственные периоду, отведенному природой для принятия решения: оставлять ли ребенка[1148]. Матери, страдающие от послеродовой депрессии, часто чувствуют эмоциональную отстраненность от новорожденного или даже таят навязчивые мысли о нанесении ему вреда. Как считают психологи, легкая депрессия часто помогает точнее оценить жизненные перспективы, чем розовые очки, которые мы обычно надеваем. Типичные переживания молодой матери — как я справлюсь с этой обузой? — всегда выражали разумное сомнение женщины, которой нужно было выбирать между трагедией сейчас и вероятностью еще более крупной трагедии потом. Когда дела налаживаются, а печаль развеивается, большинство женщин сообщают, что полюбили своих детей, внезапно разглядев их уникальную, прекрасную индивидуальность.

Хаген изучил психиатрическую литературу о послеродовой депрессии, чтобы проверить пять предположений теории о том, что депрессия — это период принятия решения, инвестировать ли в новорожденного. Как и предполагалось, послеродовая депрессия чаще настигает женщин, лишенных социальной поддержки (одинокие, разведенные, неудовлетворенные браком или разлученные с родителями), тех, у кого были сложные роды или ребенок родился нездоровым, безработных или жен безработных. Хаген отыскал данные о послеродовой депрессии в нескольких незападных культурах, упоминавших те же факторы риска (хотя ему не удалось найти подходящих исследований о депрессии в традиционных клановых обществах). И последнее: послеродовая депрессия очень слабо коррелирует с гормональным дисбалансом предположительно потому, что это не дисфункция, а врожденная особенность.

Многие культурные традиции сложились с целью подавить чувства окружающих к новорожденному до тех пор, пока его шансы выжить не будут достаточно высоки. Обычаи запрещают прикасаться, давать имя, регистрировать новорожденного официально, пока не минует опасный период, а момент перехода часто отмечается шумным праздником, как в наших традициях крещения или обрезания[1149]. Иногда и этот процесс разбивают на несколько шагов, как в традиционном иудаизме, который наделяет ребенка официальными правами личности только по прошествии 30 дней.

Я попытался объяснить детоубийство лишь для того, чтобы сократить дистанцию между временами, когда оно считалось приемлемым, и нынешним восприятием ужасности такого поступка. Но разделяющая их пропасть огромна. Даже если мы понимаем безжалостную эволюционную логику, сопровождавшую нелегкую жизнь предков, многие из видов инфантицида нам трудно понять и невозможно простить. Примеры, приведенные в списке Дэйли и Уилсона, включают убийство новорожденного, зачатого на стороне, или убийство новым мужем всех детей женщины от предыдущего брака. Дэйли и Уилсон пишут, что 14 % причин детоубийства, приведенных в списке, не так просто спрогнозировать, даже опираясь на законы эволюционной биологии: это и жертвоприношения, и месть дедушки ребенка своему зятю, и детоубийство, совершаемое, чтобы устранить претендентов на трон или избежать обязательств, налагаемых родством, и самая распространенная причина — убийство младенца только потому, что это девочка.

~

Убийства младенцев-девочек сегодня попали в центр внимания благодаря данным переписей населения, которые обнаружили в развивающемся мире огромный дефицит женщин. «Исчезнувшие сто миллионов» — так чаще всего говорят о недостаче дочерей, особенно заметной в Индии и Китае[1150]. Азиатские семьи часто отмечены нездоровым пристрастием к сыновьям. В некоторых странах беременная женщина может пройти амниоцентез или УЗИ-обследование и сделать легальный аборт, если беременна девочкой. Такой высокотехнологичный подход может создать впечатление, что дефицит девочек — это современная проблема, но убийства младенцев женского пола практиковались в Китае и Индии на протяжении 2000 лет[1151]. Китайские акушерки держали у кровати ведро с водой, чтобы утопить новорожденную. В Индии были свои способы: «дать пилюлю из табака и гашиша, заставить захлебнуться молоком, смазать грудь матери опиумом или соком ядовитого дурмана, залепить рот и нос девочки коровьим навозом, чтобы она задохнулась». И тогда, и сейчас, даже если девочка умудрялась выжить, ее шансы дожить до зрелости были невысоки. Родители отдают большую часть еды мальчикам, и, как рассказывал китайский врач, «если заболевает сын, родители тут же отправляют его в больницу, а если заболевает дочь, родители обычно говорят друг другу: „Ну что же, подождем до завтра, посмотрим, как она будет себя чувствовать“»[1152].

Убийство девочек, которое также называют фемицидом, не ограничивается Азией[1153]. Живущие в Амазонии яномамо — одно из множества племен охотников-собирателей, которые предпочитают убивать девочек. В Древней Греции и Риме детей «выбрасывали в реки, навозные кучи и выгребные ямы, оставляли умирать от голода, бросали в глуши на волю стихий и диких зверей»[1154]. В Европе инфантицид был распространен в Средние века и в эпоху Возрождения[1155]. И везде девочек убивали чаще, чем мальчиков. Часто семьи убивали всех девочек, пока не родится мальчик; дочерей, рожденных после него, оставляли жить.