Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше - Стивен Пинкер

Хоукс заметила, что у охотников-собирателей фемицид более распространен в патрилокальных общинах (когда дочь уходит жить в семью мужа), чем в матрилокальных (сын уходит жить в семью жены) и в тех, где пара сама решает, где им жить. Патрилокальное устройство свойственно племенам, в которых соседские деревни постоянно воюют между собой, поэтому мужчины, принадлежащие к одной семье, вынуждены держаться вместе. Если же враг не соседская деревня, а чужое племя, мужчины обладают большей свободой передвижения по принадлежащей им территории. Племена, раздираемые внутренними сварами, впадают в циклы насилия: они убивают новорожденных девочек, чтобы их жены поскорее родили им мальчиков, новых воинов, тогда они смогут отбивать вражеские нападения и совершать удачные набеги на другие деревни, чтобы похитить у них дефицитный ресурс — женщин, чью численность они сами же и уменьшили. Воинственные племена Древней Греции попадали в ту же ловушку[1162].

Но причем тут централизованные государства вроде Китая и Индии? Хоукс отмечает, что в обществах, практикующих фемицид, родители точно так же владеют сыновьями, но не дочками, хотя причины здесь скорее экономические[1163]. В стратифицированных обществах, где элиты предпочитают не делить богатство, наследство чаще всего отходит сыну. Кастовая система Индии стала дополнительным фактором, искажающим брачный рынок: низшие касты должны были выплачивать немалое приданое, чтобы дочь могла выйти замуж за жениха из более высокой касты. В Китае именно сын и его жена должны поддерживать родителей в старости, а рассчитывать на поддержку дочери и ее мужа не приходится (отсюда поговорка: «Дочь подобна пролитой воде»)[1164]. Политика «Одна семья — один ребенок», принятая в 1978 г., обострила желание китайцев иметь сына, который помогал бы им на склоне лет. Сын с экономической точки зрения — ценный вклад, а дочь — обуза, и родители реагируют на этот перекос самыми крайними способами. Сегодня инфантицид считается преступлением и в Китае, и в Индии. Однако говорят, что в Китае на смену инфантицидам пришли селективные аборты — они тоже запрещены, но по-прежнему широко практикуются. В Индии власти регулярно закрывают клиники, работающие по принципу «УЗИ — аборт», но проблема все еще не решена[1165]. Борьба с фемицидом, безусловно, будет вестись все активней хотя бы потому, что правительства наконец сделали нехитрые демографические подсчеты и осознали, что фемицидом сегодня означает толпы неуправляемых холостяков завтра (феномен, к которому мы еще вернемся)[1166].

~

Ни оказавшиеся в отчаянном положении молодые матери, ни отцы, сомневающиеся в своем отцовстве, ни родители, предпочитающие сына, — никто на Западе больше не может убивать новорожденных безнаказанно[1167]. В 2007 г. в США жертвами детоубийств стал 221 младенец из 4,3 млн родившихся (0,00005 %), что по отношению к историческому среднему представляет собой снижение в 2000 или даже 3000 раз. Около четверти погибших были убиты своими матерями в первый день жизни — о таких случаях часто писали газеты в конце 1990-х. Эти матери скрывали беременность, рожали тайно (в одном случае — на школьном выпускном), душили новорожденных и выбрасывали их тела в мусорные баки[1168]. Они находились в той же ситуации, что и их предшественницы в доисторические времена: слишком молодые, незамужние, рожавшие в одиночестве и не рассчитывавшие на поддержку родни. В других случаях младенцев убивали их приемные отцы. Иногда малыши становились жертвами материнской депрессии: мать решала умереть и забрать ребенка с собой, в уверенности, что без нее он все равно не выживет. Известны случаи, когда депрессия перерастала в послеродовой психоз и мать убивала детей в состоянии бреда, как печально известная Андреа Йейтс, в 2001 г. утопившая пятерых своих детей в ванне.

Что же сократило число случаев инфантицида на Западе на три порядка? Первым шагом была криминализация этого действия. Библейский иудаизм запрещал детоубийство, хотя и не полностью: убийство младенца младше месяца не считалось преступлением, и этой уловкой по очереди воспользовались Авраам, царь Соломон и сам Яхве, насылая на Египет казнь № 10[1169]. Более явный запрет был наложен талмудическим иудаизмом и христианством, из последнего он проник в позднюю Римскую империю. Запрет основывался на идее, что жизнь принадлежит Богу и только он может давать ее и отнимать, так что родители больше не имели права распоряжаться жизнью своих детей. Как следствие, в моральном кодексе и законодательстве западных стран возникло табу на убийство: никто не имел права взвешивать ценность жизни конкретного человека. (Исключения, конечно, были с радостью сделаны для еретиков, неверных, нецивилизованных племен, враждебных народов и нарушителей любого из нескольких сотен законов. Да и мы каждый раз определяем ценность статистических жизней в противоположность жизням конкретным, посылая в горячую точку солдат или полицию или урезая дорогостоящие расходы на медицину и меры безопасности.)

Но разве не странно называть защиту конкретных жизней «табу»? Это же аксиома. Изучать святость жизни, препарируя ее в ярком свете ламп, — это чудовищно! Но именно такая реакция и создает табу: исследовать табу о ценности отдельной жизни с научной или даже нравственной точки зрения, бесспорно, возможно. В 1911 г. английский врач Чарльз Мерсье выдвинул аргумент, согласно которому инфантицид следует считать менее гнусным преступлением, чем убийство ребенка постарше или же взрослого:

Сегодня мы знаем, что младенцы чувствуют боль, но нить размышлений Мерсье подхватили некоторые современные философы, вторгшиеся в запретные зоны этики своими рассуждениями об абортах, правах животных, исследованиях стволовых клеток и эвтаназии — и неизменно подвергавшиеся остракизму после публикации своих работ[1171]. И хотя немногие из них признались бы, что согласны с Мерсье, подобные мысли так или иначе прокрадываются в наши безотчетные чувства, и убийство новорожденного матерью люди отличают от всех прочих видов убийства. Законодательства многих европейских стран выделяют инфантицид в особую категорию убийств или по умолчанию определяют умственное состояние матери как временное помешательство[1172]. Законы США не делают такого различия, но, если мать убивает новорожденного, обвинители часто не обвиняют ее, судьи не объявляют виновной, а матери, все же признанные виновными, как правило, избегают тюремного заключения[1173]. В 1997 г. ажиотаж, поднятый журналистами, не позволил судам проявить снисходительность к юным матерям, выбрасывавшим младенцев в мусорные баки, но и они вышли на свободу через три года.