Негласные войны. История специальных служб 1919-1945. Книга вторая. Война. Том первый - Игорь Иосифович Ландер

Первое знакомство будущих соратников по разведывательной деятельности произошло еще в 1935 году, однако их действительное сотрудничество установилось лишь через пять лет. Шульце-Бойзен видел свою задачу в организации пропагандистских акций, наподобие написания лозунгов или расклеивания листовок подрывного содержания, что с точки зрения конспирации было крайне рискованным занятием. Два десятка членов его кружка, а также некоторые приглашенные, но не посвященные в подпольную деятельность люди вели долгие политические дискуссии, и просто удивительно, что в их среде не оказалось ни одного агента гестапо. Кроме доступа к информации в собственном отделе, Шульце-Бойзен черпал важные сведения из бесед с адъютантом командующего германскими войсками на Балканах фельдмаршала фон Листа и двумя майорами из министерства авиации, один из которых служил в разведке, а другой — в отделе по связям с министерством иностранных дел. Вновь появившийся в Берлине в январе 1941 года Коротков с удивлением обнаружил, что организация Харнака почти неконтролируемо и опасно разрослась, и понял, что полностью сконцентрировать ее членов исключительно на разведывательных задачах не удастся. Тогда для повышения безопасности он решил прервать хотя бы часть линейных (горизонтальных) связей в группе и начал создавать несколько независимых сетей, каждая из которых должна была иметь вертикальную связь с Центром, а для начала — с резидентурой. Кроме того, такая тактика одновременно достигала цель отвода агентов от подпольной деятельности и концентрации их на разведывательных задачах. Харнак отчетливо понимал, что все уходившие на прямую связь с резидентурой члены группы теряются для него, но дело было превыше всего. Он представил Короткову руководителей антинацистского кружка супругов Адама и Грету Кукхоф, ставших источниками “Старик” и “Кан”. Не слишком удобный для руководства Шульце-Бойзен обладал, однако, значительными разведывательными возможностями и в марте 1941 года также был принят на связь под псевдонимом “Старшина”.

Н. М. Белкин

Таким образом, к июню 1941 года берлинская загранточка внешней разведки сумела значительно реорганизовать находившиеся у нее на связи антинацистские группы, раздробить их на частично изолированные ячейки и сориентировать на выполнение разведывательных задач в зависимости от реальных возможностей источников. Таковыми по состоянию на февраль имелось 18: “Старшина”, “Корсиканец”, “Брайтенбах”, “Август”, “Цопот”, “Фильтр”, “Ли-цеист, Чернов, Юн, Экстерн, Старик, Кан, Лесовод, “’Размус”, “Франкфуртер”, “425”, “Хайдерсбах” и “Винтерфельд”. Отсутствие у них радиоаппаратуры и подготовленных операторов исключало возможность организации радиосвязи и дальнейшем стало главной причиной провала всего агентурного аппарата обеих советских разведывательных служб в Германии. Резидентура, естественно предпринимала попытки наладить магистральную радиосвязь сетей с Центром, для чего восстановила утраченный ранее контакт с рабочим Карлом Беренсом. Ранее он был завербован бывшим резидентом в Берлине Б. М. Гордоном, затем передан Н. М. Белкину, однако после отъезда разведчика в 1937 году в Испанию связь с источником вновь оборвалась. В 1941 году жена Арвида Харнака гражданка США Милдред нашла Беренса и предложила ему продолжение сотрудничества. К этому времени он в значительной степени утратил свои разведывательные возможности, поэтому Коротков предположил использовать его в качестве радиста. Центр утвердил план, согласился на него и сам агент. Проблема заключалась в отсутствии у Беренса специальной подготовки, не позволявшей осуществлять практическую работу на ключе.

В апреле 1941 года нарком НКГБ СССР В. Н. Меркулов приказал начальнику 1-го управления (разведка за границей) П. М. Фитину заняться организацией подготовки всего разведывательного аппарата к предстоящей войне с Германией. В преддверии этого агентурные сети переводились на прямую связь с Центром, а существовавшие нелегальные резидентуры должны были разбиваться на несколько параллельных. В мае начальник 1-го (германского) отделения управления П. М. Журавлев получил от Фитана аналогичное указание, после чего вместо Беренса в качестве радиста привлекли члена КПГ Ганса Копии (“Кляйн”), несмотря на его крайне недостаточную подготовку. В начале мая в берлинскую “легальную” резидентуру прибыли два комплекта радиоаппаратуры с радиусом действия до 1000 километров, явно недостаточным для поддержания связи с Центром. Однако не предполагавшее возможности отступления Красной Армии руководство планировало, что операторы агентурных передатчиков будут поддерживать связь с радиоузлом разведки, расположенным на базе в Бресте. Оставалось лишь передать аппаратуру агентам, но было уже поздно. Перед рассветом 22 июня отряд СС под руководством гаупштурмфюрера (по другой версии, оберштурмфюрера) СС Хайнемана блокировал советское посольство и исключил любое сообщение его персонала с внешним миром. Вход и выход разрешались лишь 1-му секретарю В. М. Бережкову, причем только по конкретным хозяйственным или организационным надобностям и в сопровождении начальника охраны. Бережков являлся “чистым” дипломатом, опыта агентурных встреч не имел и выполнить передачу аппаратуры не смог бы никак, даже если бы немцы и выпустили его в город с чемоданом. Он вспоминал, что вопросы выхода в город совместно обсуждались руководством обеих “легальных” резидентур, и что военные сочли план совершенно невыполнимым. Однако неожиданно в блокаде обозначилась брешь. Слабым местом оказался сам Хайнеман. Он несколько раз ненавязчиво намекал на свои финансовые проблемы и после осторожного, но быстрого зондажа согласился принять от Бережкова якобы совершенно ненужные тому 1000 марок. В ответ офицер предложил 1-му секретарю оказать какую-либо ответную услугу. По согласованию с разведчиками тот попросил эсэсовца вывезти вместе с ним в город атташе посольства “Александра Эрдберга” — Короткова, которому якобы хотелось в последний раз увидеться с любимой местной девушкой и передать ей некоторые подарки. Хайнеман согласился, но никто не мог предсказать, не является ли это ловушкой гестапо, пытающегося выявить контакты резидентуры. Контрразведка всегда особенно ценит период перед экстренным отбытием на родину установленного разведчика, как правило, обязательно пытающегося выйти на связь со своей агентурой для передачи источникам последних инструкций, денег и оборудования и либо консервации их, либо вручения условий связи на будущее. Существовала опасность того, что именно так развернутся события и в этот раз, однако Коротков решил рискнуть.

Дальнейшие события не установлены абсолютно точно. По воспоминаниям Бережкова, разведчик выезжал с ним и Хайнеманом дважды. В первый раз брать с собой передатчик было бы неоправданным риском, и “Эрдберг” лишь оговорил условия очередного контакта. На втором выезде Коротков сел в машину с чемоданом, вышел около метро и отлучился на три часа. Передача состоялась. Впоследствии, при отъезде персонала посольства СССР на родину 2 июля 1941 года, Хайнеман дал понять Бережкову, что ему приблизительно была ясна подлинная цель поездки Короткова “к любимой девушке Гретхен”. Гауптштурмфюрер подарил 1-му секретарю на прощание свою надписанную фотографию и сказал, что, возможно, когда-нибудь в будущем ему придется сослаться на оказанную советским представителям услугу.

Существует и несколько иная версия событий,