Канцелярская крыса - Константин Сергеевич Соловьев
Шрифт:
Интервал:
«Смешно, — подумал Герти, пытаясь вновь обрести утраченный на миг фаталистический настрой, — Смешно и нелепо. Но, отчасти, справедливо. В конце концов, я сам…»
«Ты сам сидишь здесь, как дубина, вместо того, чтобы соображать, нельзя ли сделать ноги из этой клетки для канареек!»
Эта мысль… Герти чуть не прикусил язык. Эта мысль принадлежала ему, но была какой-то… другой. Отличной от прочих. В противовес уставшим и вялым, как течение в заболоченной реке, мыслям деловода Гилберта Уинтерблоссома, эта мысль казалась удивительно энергичной и сильной. Она безжалостно разрушила все предыдущие построения, на миг образовав в голове Герти сверкающий хаос.
«Крайняя степень душевного истощения, — безрадостно отметил он, — Смятение мыслей. Мне приходилось слышать, что многие приговорённые к смерти перед казнью напротив испытывали подъём интеллекта и душевное спокойствие. Что ж, я, видимо, не из их числа…»
«Дохлые герои тем и хороши, что им можно приписать любые помыслы, — грянула всё та же мысль, оборвав его, — И ты сам станешь таковым, приятель, если быстро не возьмёшь голову в руки!»
Герти почувствовал, как у него спирает дыхание. Точно среди душного тропического дня он вдруг набрал полную грудь ледяного сибирского воздуха.
Это была не его мысль. Это было что-то чужое, то ли родившееся в его сознании, то ли пришедшее извне, пробившееся, как звонкий ручей пробивается через завал из многотонных валунов. И оно, судя по всему, поселилось у него в голове.
«Кто это?» — спросил Герти у пустоты, чувствуя себя теннисистом, вышедшим на площадку без партнёра и посылающим мяч в густой туман.
«Адмирал Горацио Нельсон! Драная сельдь, ты долго ещё решил валять дурака?»
Герти вскочил, совсем позабыв о том, что его клетка не рассчитана на его рост. Наградой за быструю реакцию стал удар головой о прутья, от которого мир на миг рассыпался по полу звенящими оранжевыми искрами.
— У, дьявол… — выдохнул он, потрясённый.
«Так-то лучше, — в голове у Герти возникло ощущение чужого смешка, щекотное и колючее, — Тебе давно стоило проветрить голову. Здесь стоит дух, как в застоявшемся сарае».
Придерживая раскалывающийся череп, Герти опустился на пол. Удивительно, но боль и в самом деле помогла. Пока он считал оранжевые искры, не оставалось времени на мысли и страх.
«Кто ты?»
«Подумай, — насмешливо сказал голос, соткавшийся из бесплотных мыслей, — Впрочем, не стоит, ты и так слишком любишь это занятие, как я посмотрю. А мы с тобой не в той ситуации, чтобы позволить себя терять время. Может, на этот раз ты послушаешь старика…»
У этой мысли, теребившей его сознании, не было ни тела, ни лица. Но что-то в манере разговора показалось Герти знакомым. Смутно знакомым, будто бы виденным в иной жизни. Или домысленным беспокойным воображением. Герти попытался представить, как выглядел бы этот человек, существуй он в реальности. Это оказалось на удивление легко.
Из обрывков мыслей соткался портрет, зыбкий, словно нарисованный струями табачного дыма, норовящими рассеяться. Уверенный бульдожий подбородок, короткая стрижка с бакенбардами, мощный, как лоб дредноута, лоб. Щёточка усов над губой, то ли седых, то ли выбеленных солью.
И глаза. Неукротимые, ледяные, прищуренные. Взгляд их казался звенящим, как ледяная махина айсберга, способная протаранить любое препятствие, вне зависимости от того, из какого материала оно создано. Взгляд человека, который видел изнанку мира, мудрый, властный и одновременно немного мальчишечий. Такие глаза не мутнеют с возрастом, оставаясь ясными и синими, как океанские волны. Герти померещился даже запах — сухой аромат трубочного табака с примесью какого-то старомодного одеколона.
Человек, возникший в воображении Герти, был воплощением Британской империи, существом, настолько точно соответствующим представлениям о покорителях дикой природы, что казался воплощённым авантюристом и исследователем, сошедшим с газетных полос, живописующим покорение Южного полюса и экспедицию Ливингстона[159].
Это был человек, привыкший повелевать морями и континентами. Завоёвывать острова в Индийском океане во славу Короны и охотиться на львов в Кении. Преодолевать со стиснутыми зубами циклоны экваториального пояса и приступы алжирской малярии. Неделю брести по австралийской пустыне без глотка воды и с горсткой солдат сдерживать натиск кровожадных таитянских дикарей. И всё это с ледяным презрением истинного джентльмена к опасности и непоколебимой верой в собственные силы.
Человек, не просто умеющий совершать невозможное, но и привыкший это делать наперекор всем превратностям судьбы и неизменно делающий — назло мирозданию…
«Полковник Уизерс», — пытаясь выдавить эти слова, Герти ощутил, что даже мысль способна заикаться.
«Собственной персоной, приятель. Прибыл на помощь и заряжаю ружья. Кажется, как раз вовремя».
Всё ясно, понял Герти, отчего-то даже с облегчением. Неизвестность пропала, точно сдёрнутая с окна завеса. Он попросту болен. Тяжело болен душевной болезнью. Теперь призрак полковника, пожалуйте. Будто бы мало этот мифический персонаж испортил ему крови, так ещё…
«Брось, — посоветовал несуществующий голос, — Ты сам виноват в том, что с тобой случилось. А уж на счёт того, кто кому испортил крови… Знаешь, тебе бы не жаловаться. Это не ты был заперт последние девяносто дней в сознании вечно клянущего судьбу хлыща, не способного справиться даже с ерундовой ситуацией!»
Эта отповедь заставила Герти вздёрнуть голову. Не похоже на галлюцинацию. Или же это была самая грубая и непочтительная галлюцинация из всех возможных.
«Полковник?..»
«Наконец-то ты соизволил обратить на меня внимание, приятель. Я уже думал, здесь и умру, на самом дне твоего сознания, похожего на выпотрошенный трюм рыболовного траулера… Никогда бы не поверил, что в человеческой голове может умещаться столько ерунды».
«Вы… живы?»
«Увы, в последнее время этот вопрос перешёл в экзистенциально-теоретическую сферу, а я никогда не был силён в современной философии. Мне ближе греческие классики. Но не хочу это сейчас обсуждать. Во-первых, сам толком не разберусь. Во-вторых, нам надо придумать способ, как тебя вытащить из этой клетки. Извини, но коронацию придётся отложить. В Британской империи может быть лишь один монарх, а твоя задница недостаточно хороша для трона».
«Но где вы?»
«Там же, где провёл последние три месяца! В твоей голове, дубина! Ты ещё не понял? Я заперт здесь так же, как ты сам заперт в клетке. И уж не знаю, кому из нас пришлось хуже!»
Герти прижал руки к вискам, словно это могло заглушить грохочущую в его сознании чужеродную мысль.
«Торопись! Нам надо решить, как сбежать отсюда. Клянусь печенью трески, в жизни не видал более отвратительного местечка. Угля тут кругом рассыпано, как на дырявом гребном пароходе с командой из желтомордых кули[160]! Но я знаю, что делать. Бумажник ещё при тебе? Там был лист бумаги. Доставай и…»
Герти демонстративно сцепил руки в замок.
«И пальцем не пошевелю».
«Скоро у тебя
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!