Черчилль. Биография - Мартин Гилберт

13 апреля Черчилль писал Клементине: «Главным политическим событием является то, что Германия теперь самая крупная военная держава в Европе. Но, как мне кажется, все союзники резко отворачиваются от нее, а потому я верю, что ее поставят на место и она не осмелится вступить в страшный конфликт. Мои ноябрьские заявления оказались верными, а опровержения Болдуина полностью лживыми. Нет сомнений, что немцы уже существенно превосходят нас в воздухе, а производство у них достигло такого масштаба, что нам их не догнать. Как же это дискредитирует правительство! Оно было введено в заблуждение и ввело в заблуждение парламент. А ведь дело касается безопасности страны».

2 мая Франция и Советский Союз подписали пакт о взаимопомощи. Казалось, воплощается идея Черчилля о союзе «наций, которые хотят, чтобы их не трогали». «Мы никогда не должны отчаиваться, – сказал он в палате общин в тот же день, – никогда не должны сдаваться, но мы должны считаться с фактами и делать из них верные выводы». На следующий день Daily Express извинилась перед Черчиллем за то, что прежде игнорировала его предупреждения о силе немецких ВВС, а 22 мая во время дебатов по обороне в палате Болдуин признал, что «полностью ошибался» в ноябре прошлого года, давая оценку будущей мощи немецкой военной авиации.

Мнение Черчилля о масштабах и скорости производства военной авиации в Германии, которое до сих пор высмеивалось как паникерское, таким образом получило полное подтверждение. Он тут же предложил провести секретное заседание палаты по обсуждению сил германской авиации и британской политики в сфере авиации, но Болдуин отверг это предложение. «Речь имела успех, – телеграфировал Черчилль Рэндольфу после дебатов, – но правительство, как обычно, ускользнуло». Девять дней спустя, 31 мая, он обратил внимание палаты на усиливающийся дух нацизма среди немецкоговорящих жителей Судетской области Чехословакии. «В результате усиления немецкой армии, – предупредил он, – Австрия, Венгрия, Болгария и даже Югославия начинают смотреть на Германию с восхищением». После окончания дебатов Мортон написал Черчиллю: «Похоже, вы в одиночку оживили палату».

5 июня Рамсей Макдональд последний раз провел заседание своего кабинета: он был болен и не мог больше исполнять свои обязанности. Премьер-министром стал Болдуин, министром иностранных дел – Хор, а Невилл Чемберлен сохранил пост министра финансов.

Друзья Черчилля были разочарованы тем, что в новом правительстве для него не нашлось места. «Я надеялся, что вы станете министром обороны, – написал Черчиллю его бывший летный инструктор Спенсер Грей. – Я думал, они хотят кого-нибудь (а я не вижу никого другого), кто обладал бы необходимым опытом». В день, когда был объявлен состав нового кабинета, Черчилль говорил в палате общин, что не удовлетворен медленным внедрением научных разработок в область противовоздушной обороны. Недавно образованный именно с этой целью правительственный подкомитет за последние три месяца собирался всего дважды. «Поистине, – сказал Черчилль, – все это напоминает замедленную съемку».

11 июля в своей первой речи в качестве министра иностранных дел Сэмюэл Хор сделал неожиданный выпад против Черчилля: «Некоторые, похоже, испытывают нездоровое удовольствие от панических рассуждений. Только вчера, – язвительно продолжал он, – я услышал, как маленькая дочь моих друзей на вопрос няни, зачем ей столько воздушных шариков, ответила: «Я люблю пугаться, когда они лопаются». В случае с ребенком это может быть безвредной привычкой, но, когда речь идет о множестве продавцов паники и страха, для которых предвещать кризисы – удовольствие, а если кризис случается, то представлять его тяжелее, чем он есть на самом деле, это уже – привычка вредная».

За две недели до этого демарша Хора Болдуин пригласил Черчилля вместе с профессором Линдеманом войти в подкомитет по научным разработкам в области противовоздушной обороны. Черчилль согласился и 25 июля принял участие в первом заседании. Там он впервые услышал об успешном проведении серии экспериментов по обнаружению вражеских самолетов с помощью радиолокации.

Тем временем с каждым месяцем опасность войны возрастала. В августе Муссолини начал угрожать вторжением в Абиссинию. В частной беседе с Хором Черчилль заявил, что «возмущен действиями Италии и настаивает на немедленном усилении британского Средиземноморского флота». Черчилль был уверен, что необходимы коллективные действия против Италии, включая экономические санкции, и призвал Лигу Наций отреагировать. В случае необходимости, считал он, военный флот должен быть готов к любым действиям. «Где наш флот? – спросил он Хора. – Он в хорошем состоянии? Его достаточно? Готов ли он к быстрой и полной концентрации? Он в безопасности? Он получил официальные указания принять необходимые меры?»

В сентябре Черчилль получил поддержку от редактора газеты Observer Дж. Л. Гарвина. «По Индии, – писал тот, – вы не могли рассчитывать больше чем на четверть голосов юнионистской партии. По обороне вы можете уверенно получить по крайней мере три четверти и изменить все, поставив вопрос так, как только вы умеете ставить. Это наша единственная надежда».

Письмо Гарвина застало Черчилля на юге Франции, в замке Максин Эллиотт близ Канн, где он занимался живописью. Гостивший в это же время в замке Винсент Шин позже вспоминал, какие надежды возлагал Черчилль на то, что Лига Наций введет санкции против Муссолини и сможет таким образом предотвратить захват Абиссинии. «Тогда, – утверждал он, – мы все на долгое время станем сильнее и защищеннее». Шин позже отметил: «У него был особый взгляд на вещи, который он старался передать в каждом разговоре об Эфиопии: это представлялось ему очень важным. «Мы возражаем не против явлений, – говорил он. – Мы возражаем против типов явлений». Тогда я еще не так сильно подпал под влияние его гениального обаяния – это случилось позже – и в целом не соглашался с ним. Я говорил о Красном море, пути в Индию, важности Адена. Мистер Черчилль отмел все это: «Нас не итальянцы должны волновать, – сказал он. – Дело вовсе не в этом. Это не явление. Это тип явления».

Когда одна присутствовавшая там француженка возразила, что все страны, включая Британию, в свое время завоевывали территории, а Италии теперь за это угрожают, Черчилль, оглядев всех сидевших за обеденным столом, с добродушной улыбкой заметил: «Но вы же понимаете, что все это невозвратное прошлое. Мир ушел вперед. Цель Лиги Наций – сделать в наши дни невозможным нарушение прав любой страны. Пытаясь завоевать Абиссинию, Муссолини совершает самую опасную и безрассудную атаку на установившийся миропорядок, и результаты такой атаки непредсказуемы. Кто может сказать, что произойдет через год, два, три? При этом надо иметь в виду, что Германия вооружается с головокружительной скоростью, Англия забылась в пацифистском сне, Франция коррумпирована и погрязла в раздорах, Америка далека и равнодушна. Мадам, моя дорогая леди, вы не дрожите от страха за ваших детей?»

Вернувшись в Чартвелл в конце сентября, Черчилль вступил в переписку с лордом Адмиралтейства адмиралом Чатфилдом, рассчитывая, что демонстрация силы британского флота в Средиземном море может остановить Муссолини. Приехав в Лондон, он обратился к бизнесменам-консерваторам с призывом отговорить Италию от агрессии против Абиссинии. Он также говорил и о быстром вооружении Германии, и о том, что Британия так и не смогла принять соответствующие меры. «В палате общин не хватает всего нескольких членов, – сказал он, – которые были бы достаточно независимы, чтобы говорить министрам и избирателям неприятную правду. Мы не хотели бы, чтобы наша древняя свобода и цивилизация, которую мы сохраняем, повисла на гнилых нитях».