Стрижи - Фернандо Арамбуру

а она поцелует меня – «без участия языка, совершенно целомудренно». В чем готова поклясться.

– Знаешь, я хотела попросить об этом Хромого, но не рискнула. Он ведь большой насмешник и сразу начнет хохмить, а кроме того, у него усы, которые могут все испортить.

Сделав вид, что речь идет о самой обычной вещи, я согласился выполнить эту просьбу и встал, застыв в соответствующей позе. Агеда нерешительно и робко подошла. Потом опасливо, как дебютантка на балу, положила руки мне на плечи. Заметив ее колебания, я спросил, чего она ждет и в чем проблема. Она приблизила свое лицо к моему и закрыла глаза. И тут я вдруг вспомнил Диану Мартин и вообразил, как бы сразу распалился, если бы вместо Агеды о поцелуе меня попросила эта сногсшибательная женщина. Я почувствовал мягкие губы Агеды на своих губах, а еще почувствовал, как мои щеки защекотал воздух, выходивший из ее ноздрей. Она выполняла задуманное сосредоточенно, без огня и лишних эмоций. А я превратился в соляной столп, не более живой, чем Тина, когда я ею пользовался. Отпрянув, Агеда вежливо сказала спасибо. И повторила, что просто не знала, кого еще можно попросить о таком одолжении. Есть, конечно, подруги, которые были бы готовы исполнить ее каприз, но это было бы совсем не то, что ей нужно. Мы поговорили о собаках (в основном говорила она), о ближайшем суде над каталонскими политиками и о том, какими хорошими женщинами были наши с ней матери. Так, перескакивая с темы на тему, мы провели около часа. Затем Агеда начала прощаться. Взяла книги, с улыбкой похвалила мою квартиру. Я проводил ее до двери, и она ушла.

13.

Когда я пришел в бар, Агеда с Хромым изучали список еды и напитков, которые употреблял наш друг в последнее время. Хромой с сомнением качает головой, отказываясь верить, что в какой-то из этих строк таится причина его болезни. Агеда ничего не утверждает и ничего не исключает. Она всего лишь перебирает разные версии. Не ставя меня в известность, о чем шла речь прежде, они хотят знать и мое мнение. Я отвечаю: раз уж этот список существует, почему бы не извлечь из него хоть какую-нибудь пользу? И предлагаю следующий метод анализа: надо разделить продукты и напитки на группы, чтобы проверить их действие по определенной системе. Хромой закатывает глаза:

– Ну вот, наш рационалист уже устраивает логический фейерверк.

Агеде моя идея не показалась такой уж вздорной. Она, как и я, считает, что простое обсуждение списка ни к чему не приведет. По их просьбе я излагаю свой план. Пусть он ест и пьет, соблюдая определенный порядок и фиксируя его на бумаге. Таким образом, если Агеда права и некий токсичный элемент (скажем, консервант, краситель или другие пищевые добавки) провоцирует появление язв, то у нас будет хороший шанс понять, из-за чего именно они появляются.

Хромой задает риторический вопрос: какого черта он потратил столько времени и денег, мотаясь к дерматологу в Посуэло, если у него есть мы двое, ведь в ближайшие дни нам наверняка присудят Нобелевскую премию по медицине, а если не лопухнемся, то еще по химии и литературе. Кроме того, список слишком длинный, и он не знает, с чего начать. Агеда мягко и толково ему возражает. В число самых подозрительных надо включить продукты заводского изготовления, а также полуфабрикаты.

– Но ведь это и есть обычное меню холостяка.

По словам Агеды, каждый из нас троих, на беду, живет одиноко, и было бы неплохо нам в будущем соединиться. Скажем, на первую неделю – в квартире Хромого, на вторую – в моей, на третью – у нее, а потом опять в том же порядке. Но, заметив возмущенный огонь в наших глазах, она поспешила свести свои слова к шутке.

Что отличает нас с ней от Хромого? Агеда очень внимательно относится к своему питанию, я тоже не ем что попало. Поэтому и стал горячим поклонником рынка в Ла-Гиндалере, где каждую среду запасаюсь полезными продуктами, которые в основном производятся без участия машин. Я неплохо управляюсь на кухне в том числе и потому, что мои вкусовые рецепторы изначально отвергают дрянную пищу, и ем я не только для того, чтобы набить брюхо. Агеда одобряет мою гастрономическую философию. Загнанный в угол Хромой посылает нас куда подальше: «Зануды хреновы, тоже мне экологисты нашлись». Но под конец дает себя уговорить и обещает, что начнет проверять эффект от пицц и замороженных продуктов, а дальше будет видно.

– Не знаю, чего ради я вообще вам что-то рассказываю.

Около десяти мы втроем вышли из бара. Погода была приятная. Все вокруг было настолько заляпано городским светом, что на небесном своде с трудом различались несколько сияющих точек. Но не думаю, что это является главной проблемой для обитателей столицы. Наш друг поначалу хромал, однако не из-за протеза, а потому что отсидел свою единственную ногу. Дожидаясь такси, он заявил, что раскусил наш коварный заговор: мы просто решили во всем ему противоречить. И вдруг у него сорвалась с языка вязкая, как слюна, шутка:

– Вы бы составили очень хорошую пару. – А потом, уже сев в такси, по-мальчишески показал нам язык.

Агеда с толстым псом, не слишком здоровым, но вроде бы способным выдержать прогулку, и я с Пепой прошлись по парку, где собаки сделали все, что им полагалось. Агеда рассказывала мне какие-то мелочи про свою жизнь.

14.

Пока мы шли из парка, она призналась, что после нашего с ней разрыва решительно отказалась от всякой надежды на любовь. Больше никаких попыток!

– С меня хватит. Пусть любят другие.

Но разве это ее решение не было в точности похоже на мое, из-за которого она плакала неделю назад, когда я сообщил ей о нем на террасе ресторана «Коначе»? Может, именно поэтому она так и расстроилась – увидела во мне свое отражение, а мои слова прозвучали как ее собственные?

Вчера откровения Агеды застали меня врасплох. Боясь ляпнуть что-нибудь несуразное, я счел за лучшее выслушать то, что она пожелала мне сказать, и радовался, должен признаться, не почувствовав в ее голосе ни обиды, ни горечи.

Как только случился наш разрыв, она решила никогда больше не заводить любовных отношений ни с одним мужчиной. Поначалу посвятить себя уходу за матерью, что требовало немало труда. Теперь Агеда убеждена, что эти заботы, часто изматывавшие ее, позволили ей удержать в узде некоторые деструктивные порывы. Она видела, как больна мать и как той нужна