Старик и море - Эрнест Хемингуэй

Акула перевернулась, и старик увидел еепотухший глаз, а потом она перевернулась снова, дважды обмотав вокруг себяверевку. Старик понял, что акула мертва, но сама она не хотела с этим мириться.Лежа на спине, она била хвостом и лязгала челюстями, вспенивая воду, какгоночная лодка. Море там, где она взбивала его хвостом, было совсем белое.Туловище акулы поднялось на три четверти над водой, веревка натянулась,задрожала и наконец лопнула. Акула полежала немножко на поверхности, и стариквсе глядел на нее. Потом очень медленно она погрузилась в воду.

– Она унесла с собой около сорока фунтов рыбы,– вслух сказал старик.

«Она утащила на дно и мой гарпун, и весьостаток веревки, – прибавил он мысленно, – а из рыбы снова течет кровь, и вследза этой акулой придут другие».

Ему больше не хотелось смотреть на рыбутеперь, когда ее так изуродовали. Когда акула кинулась на рыбу, ему показалось,что она кинулась на него самого.

"Но я все-таки убил акулу, которая напалана мою рыбу, – подумал он. – И это была самая большая dentuso, какую якогда-либо видел. А мне, ей-богу, пришлось повстречать на своем веку немалобольших акул.

Дела мои шли слишком хорошо. Дольше так немогло продолжаться. Хотел бы я, чтобы все это было сном: я не поймал никакойрыбы, а сплю себе один на кровати, застеленной газетами".

– Но человек не для того создан, чтобы терпетьпоражения, – сказал он. – Человека можно уничтожить, но его нельзя победить.

«Жаль все-таки, что я убил рыбу, – подумал он.– Мне придется очень тяжко, а я лишился даже гарпуна. Dentuso – животное ловкоеи жестокое, умное и сильное. Но я оказался умнее его. А может быть, и не умнее.Может быть, я был просто лучше вооружен».

– Не нужно думать, старик, – сказал он вслух.– Плыви по ветру и встречай беду, когда она придет.

«Нет, я должен думать, – мысленно возразил онсебе. – Ведь это все, что мне осталось. Это и бейсбол. Интересно, понравилосьбы великому Ди Маджио, как я ударил акулу прямо в мозг? В общем, ничего в этомне было особенного – любой мог сделать не хуже. Но как ты думаешь, старик: твоируки мешали тебе больше, чем костная мозоль? Почем я знаю! У меня никогданичего не случалось с пятками, только один раз меня ужалил в пяткуэлектрический скат, когда я наступил на него во время купанья; у меня тогда парализовалоногу до колена, и боль была нестерпимая».

– Подумай лучше о чем-нибудь веселом, старик,– сказал он вслух. – С каждой минутой ты теперь все ближе и ближе к дому. Да иплыть тебе стало легче с тех пор, как ты потерял сорок фунтов рыбы.

Он отлично знал, что его ожидает, когда онвойдет в самую середину течения. Но делать теперь уже было нечего.

– Неправда, у тебя есть выход, – сказал он. –Ты можешь привязать свой нож к рукоятке одного из весел.

Он так и сделал, держа румпель под мышкой инаступив на веревку от паруса ногой.

– Ну вот, – сказал он. – Я хоть и старик, но,по крайней мере, я не безоружен.

Дул свежий ветер, и лодка быстро шла вперед.Старик смотрел только на переднюю часть рыбы, и к нему вернулась частицанадежды.

"Глупо терять надежду, – думал он. – Ктому же, кажется, это грех. Не стоит думать о том, что грех, а что не грех. Насвете есть о чем подумать и без этого. Сказать правду, я в грехах мало чтопонимаю.

Не понимаю и, наверно, в них не верю. Можетбыть, грешно было убивать рыбу. Думаю, что грешно, хоть я и убил ее для того,чтобы не умереть с голоду и накормить еще уйму людей. В таком случае все, чтоты делаешь, грешно. Нечего раздумывать над тем, что грешно, а что не грешно.Сейчас уже об этом поздно думать, да к тому же пусть грехами занимаются те,кому за это платят. Пусть они раздумывают о том, что такое грех. Ты родился,чтобы стать рыбаком, как рыба родилась, чтобы быть рыбой. Святой Петр тоже былрыбаком, так же как и отец великого Ди Маджио".

Но он любил поразмыслить обо всем, что егоокружало, и так как ему нечего было читать и у него не было радио, он многодумал, в том числе и о грехе. «Ты убил рыбу не только для того, чтобы продатьее другим и поддержать свою жизнь, – думал он. – Ты убил ее из гордости ипотому, что ты – рыбак. Ты любил эту рыбу, пока она жила, и сейчас любишь. Есликого-нибудь любишь, его не грешно убить. А может быть, наоборот, еще болеегрешно?»

– Ты слишком много думаешь, старик, – сказалон вслух.

«Но ты с удовольствием убивал dentuso, –подумал старик. – А она, как и ты, кормится, убивая рыбу. Она не простопожирает падаль и не просто ненасытная утроба, как многие другие акулы. Она –красивое и благородное животное, которое не знает, что такое страх».

– Я убил ее, защищая свою жизнь, – сказалстарик вслух. – И я убил ее мастерски.

«К тому же, – подумал он, – все так или иначеубивают кого-нибудь или что-нибудь. Рыбная ловля убивает меня точно так же, каки не дает мне умереть. Мальчик – вот кто не дает мне умереть. Не обольщайся,старик».

Он перегнулся через борт и оторвал от рыбыкусок мяса в том месте, где ее разгрызла акула. Он пожевал мясо, оценивая егокачество и вкус. Мясо было твердое и сочное, как говядина, хоть и не красное.Оно не было волокнистым, и старик знал, что за него дадут на рынке самуювысокую цену. Но его запах уносило с собой море, и старик не мог этомупомешать. Он понимал, что ему придется нелегко.

Ветер не ослабевал; он слегка отклонилсядальше на северо-восток, и это означало, что он не прекратится. Старик смотрелвдаль, но не видел ни парусов, ни дымка или корпуса какого-нибудь судна. Тольколетучие рыбы поднимались из моря и разлетались в обе стороны от носа его лодкида желтели островки водорослей. Не было даже птиц.

Он плыл уже два часа, полулежа на корме,пожевывая рыбье мясо и стараясь поскорее набраться сил и отдохнуть, когдазаметил первую из двух акул.

– Ай! – произнес старик слово, не имеющеесмысла, скорее звук, который невольно издает человек, чувствуя, как гвоздь,пронзив его ладонь, входит в дерево.

– Galanos[5], – сказал он вслух.

Он увидел, как за первым плавником из водыпоказался другой, и по этим коричневым треугольным плавникам, так же как и поразмашистому движению хвоста, понял, что это широконосые акулы. Они почуялизапах рыбы, взволновались и, совсем одурев от голода, то теряли, то вновьнаходили этот заманчивый запах. Но они с каждой минутой приближались.