Старик и море - Эрнест Хемингуэй

Старик заклинил румпель, подвязал парус идостал из-под кормы дубинку. Это была отпиленная часть сломанного весла длинойоколо двух с половиной футов. Он мог ухватить ее как следует только однойрукой, там, где была рукоятка, и он крепко взял ее в правую руку и помоталкистью, ожидая, когда подойдут акулы. Их было две, и обе они были galanos.

«Мне надо дождаться, пока первая крепкоуцепится за рыбу, – подумал он, – тогда я ударю ее по кончику носа или прямо почерепу».

Обе акулы подплыли вместе, и когда та, чтобыла поближе, разинула пасть и вонзила зубы в серебристый бок рыбы, стариквысоко поднял дубинку и тяжело опустил ее на плоскую голову акулы. Рука егопочувствовала упругую твердость, но она почувствовала и непроницаемую крепостькости, и старик снова с силой ударил акулу по кончику носа. Акула соскользнулав воду.

Другая акула уже успела поживиться и отплыть,а теперь опять подплыла с широко разинутой пастью. Перед тем как она, кинувшисьна рыбу, вцепилась в нее, старик увидел белые лоскутья мяса, приставшие к еечелюстям. Старик размахнулся, но попал только по голове, и акула, взглянув нанего, вырвала из рыбы кусок мяса. Когда она отвалилась, чтобы проглотить этоткусок, старик ударил ее снова, но удар опять пришелся по твердой, упругойповерхности ее головы.

– Ну-ка, подойди поближе, galano, – сказалстарик. – Подойди еще разок!

Акула стремглав кинулась на рыбу, и старикударил ее в то мгновенье, когда она защелкнула пасть. Он ударил ее изо всехсил, подняв как можно выше свою дубинку. На этот раз он попал в кость уоснования черепа и ударил снова по тому же самому месту. Акула вяло оторвала отрыбы кусок мяса и соскользнула в воду.

Старик ждал, не появятся ли акулы снова, но ихбольше не было видно. Потом он заметил, как одна из них кружит возле лодки.Плавник другой акулы исчез вовсе.

«Я и не рассчитывал, что могу их убить, –подумал старик. – Раньше бы мог. Однако я их сильно покалечил обеих, и они врядли так уж хорошо себя чувствуют. Если бы я мог ухватить дубинку обеими руками,я убил бы первую наверняка. Даже и теперь, в мои годы».

Ему не хотелось смотреть на рыбу. Он знал, чтополовины ее не стало. Пока он воевал с акулами, солнце совсем зашло.

– Скоро стемнеет, – сказал он. – Тогда я,наверно, увижу зарево от огней Гаваны. Если я отклонился слишком далеко навосток, я увижу огни одного из новых курортов.

«Я не могу быть очень далеко от берега, –подумал старик. – Надеюсь, что они там зря не волнуются. Волноваться, впрочем,может только мальчик. Но он-то во мне не сомневается! Рыбаки постарше – те,наверно, тревожатся. Да и молодые тоже, – думал он. – Я ведь живу среди хорошихлюдей».

Он не мог больше разговаривать с рыбой: ужочень она была изуродована. Но вдруг ему пришла в голову новая мысль.

– Полрыбы! – позвал он ее. – Бывшая рыба! Мнежалко, что я ушел так далеко в море. Я погубил нас обоих. Но мы с тобойуничтожили много акул и покалечили еще больше. Тебе немало, верно, пришлосьубить их на своем веку, старая рыба? Ведь не зря у тебя из головы торчит твоймеч.

Ему нравилось думать о рыбе и о том, что онамогла бы сделать с акулой, если бы свободно плыла по морю.

«Надо было мне отрубить ее меч, чтобысражаться им с акулами», – думал он. Но у него не было топора, а теперь уже небыло и ножа.

«Но если бы у меня был ее меч, я мог быпривязать его к рукоятке весла – замечательное было бы оружие! Вот тогда бы мыс ней и в самом деле сражались бок о бок! А что ты теперь станешь делать, еслиони придут ночью? Что ты можешь сделать?»

– Драться, – сказал он, – драться, пока неумру.

Но в темноте не было видно ни огней, ни зарева– были только ветер да надутый им парус, и ему вдруг показалось, что он ужеумер. Он сложил руки вместе и почувствовал свои ладони. Они не были мертвы, ион мог вызвать боль, а значит, и жизнь, просто сжимая и разжимая их. Онприслонился к корме и понял, что жив. Об этом ему сказали его плечи.

«Мне надо прочесть все те молитвы, которые яобещался прочесть, если поймаю рыбу, – подумал он. – Но сейчас я слишком устал.Возьму-ка я лучше мешок и прикрою плечи».

Лежа на корме, он правил лодкой и ждал, когдапокажется в небе зарево от огней Гаваны. «У меня осталась от нее половина, –думал он. – Может быть, мне посчастливится, и я довезу до дому хоть ее переднюючасть. Должно же мне наконец повезти!.. Нет, – сказал он себе. – Ты надругалсянад собственной удачей, когда зашел так далеко в море».

«Не болтай глупостей, старик! – прервал онсебя. – Не спи и следи за рулем. Тебе еще может привалить счастье».

– Хотел бы я купить себе немножко счастья,если его где-нибудь продают, – сказал старик.

"А на что ты его купишь? – спросил онсебя. – Разве его купишь на потерянный гарпун, сломанный нож и покалеченныеруки?

Почем знать! Ты ведь хотел купить счастье завосемьдесят четыре дня, которые ты провел в море. И, между прочим, тебе егочуть было не продали…

Не нужно думать о всякой ерунде. Счастьеприходит к человеку во всяком виде, разве его узнаешь? Я бы, положим, взялнемножко счастья в каком угодно виде и заплатил за него все, что спросят. Хотелбы я увидеть зарево Гаваны, – подумал он. – Ты слишком много хочешь сразу,старик. Но сейчас я хочу увидеть огни Гаваны – и ничего больше".

Он попробовал примоститься у руля поудобнее ипо тому, как усилилась боль, понял, что он и в самом деле не умер.

Он увидел зарево городских огней около десятичасов вечера. Вначале оно казалось только бледным сиянием в небе, какое бываетперед восходом луны. Потом огни стали явственно видны за полосой океана, покоторому крепчавший ветер гнал высокую волну. Он правил на эти огни и думал,что скоро, теперь уже совсем скоро войдет он в Гольфстрим.

«Ну, вот и все, – думал он. – Конечно, онинападут на меня снова. Но что может сделать с ними человек в темноте голымируками?»

Все его тело ломило и саднило, а ночной холодусиливал боль его ран и натруженных рук и ног. «Надеюсь, мне не нужно будетбольше сражаться, – подумал он. – Только бы мне больше не сражаться!»