Маски Тутанхамона - Жеральд Мессадье

Тутанхамон не был в этом убежден.

— Ты говорил об этом с регентом?

— Он был обеспокоен из-за усталости, охватившей тебя после церемонии коронации, и расспрашивал меня о причинах этого. Я собираюсь побеседовать с ним о том, чтобы были приняты все меры для улучшения твоего самочувствия.

Какое-то время Тутанхамон оставался задумчивым, затем он отпустил лекаря и отправился в покои царицы.

Анкесенпаатон в обществе Первой придворной дамы перебирала драгоценности своей матери, которые принес охранник Ая, чтобы передать их новой царице. По озабоченному виду своего супруга Анкесенпаатон поняла, что он хотел поговорить с ней с глазу на глаз, и она отпустила придворную даму.

Драгоценности были разложены на столе по видам: нагрудные украшения, диадемы, браслеты, ожерелья, кольца, броши на плечо, украшенные камнями булавки.

Тутанхамон кратко рассказал о том, что говорил ему Сеферхор. Анкесенпаатон стала задумчивой.

— Ничто, ты это знаешь, не решается без согласия Ая. Именно он посоветовал это Сеферхору.

— Но почему?

Она посмотрела ему в глаза, не осмеливаясь сказать правду, потому что не хотела ранить этого мальчика, к которому уже привязалась.

— Я полагаю, что Ай и Тхуту действительно переживают за тебя, — ответила она.

— Но все же, почему?

— Физические нагрузки, связанные с церемонией коронации и, главным образом, шествием, были чрезмерными для тебя…

— Это из-за моей усталости?

— Не только.

На какое-то мгновение в комнате установилась тишина.

— Не только? — повторил он.

— Знаешь, создалось впечатление, что ты немного слаб для своей роли.

Он проглотил эти слова, как горькую микстуру.

— Я оказался не на высоте?

— Правду говоря, физически — да. Послушай, тебе только десять лет, и ты еще не вырос. Все, что Сеферхор хотел сказать, так это то, что через год или два ты будешь больше соответствовать образу живого бога, а ведь именно таким ты должен предстать перед народом и духовенством. Тебе надо развиться физически.

— Год или два! — воскликнул он. — А почему не три?

— Действительно, почему не три?

Он казался удрученным.

— Три года? — повторил он, недоверчиво и возмущенно одновременно.

— Послушай, ты знаешь очень хорошо, что мужчина достигает зрелости и соответствующего физического развития только к пятнадцати годам.

— Но это — ссылка! — протестовал он.

— Есть гораздо худшие места для ссылки, нежели дворец в Ахетатоне.

— Таким образом меня лишают трона!

Она пожала плечами.

— Разумеется нет. Ай будет привлекать тебя к некоторым церемониям. Во всяком случае, твои права в Фивах были в большей степени ограничены.

— А ты? Ты собираешься оставить меня там одного?

И ее снова охватило чувство сострадания.

— Нет, я поеду с тобой.

Лицо Тутанхамона прояснилось. Затем омрачилось.

— Ты возьмешь с собой Пасара?

— Да, — ответила она.

Он казался задумчивым.

— Он нам составит компанию…

Она не обратила внимания на его слова.

— Ты не хочешь пригласить своего товарища, с которым приезжал в Ахетатон?

— Рехмеру? Я его спрошу. Нам нужен будет управитель.

Она не испытывала большого желания вернуться в Ахетатон. Слишком много воспоминаний было связано с тамошними дворцами…

— Захвати тогда и твоих сестер, — предложил он.

Она покачала головой. Он встал и сжал ее в объятиях, а затем разрыдался.

— Больше никого не осталось! Никого! — воскликнул он. — Они все ушли… Ушли…

Она гладила его по голове и плечам. Царь и царица сейчас ощущали себя сиротами. Она вспомнила, как на похоронах Сменхкары он рыдал на руках у Тхуту, который сам обливался слезами. Обняв его, она не могла не подумать о том, что ее муж был ужасно худым. Более того, через плечо Тутанхамона она посмотрела на драгоценности, разложенные на столе, и вдруг ей показалось, что она видит вместо них останки людей: сердолик принял вид свернувшейся крови, а электрум напоминал хрящи, какие она видела в скелетах расчлененных животных.

Он отстранился от нее и всхлипнул.

Переезд осуществили тайком. На рассвете Тутанхамон, Анкесенпаатон, Сати и Пасар отправились в порт Фив в сопровождении своих личных слуг и приближенных, а также лекаря Сеферхора. Три младшие царевны остались в Фивах под присмотром своих кормилиц, что вызвало некоторое сожаление у Анкесенпаатон. Ай действительно считал необходимым избежать массового перемещения, чтобы в Фивах снова не создалось впечатление, что царская семья в полном составе перебирается в бывший царский город, — это было в свое время предметом многих разногласий — и не вызывать у жителей Ахетатона ненужного любопытства.

Ай, Тхуту и Уадх Менех ожидали их у пристани. Несколько сундуков составляли весь багаж, и его быстро погрузили на корабль «Слава Амона». К счастью, в Ахетатоне оставалось достаточно имущества, чтобы избегать дорогостоящих переездов, которые были достаточно частыми в первые месяцы правления Сменхкары.

Ай велел доставить корзину с фруктами, украшенную цветами, Тхуту — двенадцать глиняных кувшинов вина.

Путешественники были обеспечены едой и питьем до вечера.

В связи с чрезвычайными обстоятельствами отъезд, очень скромный, был осуществлен скрытно, в духе Тебаин.

Днем один высокий, бородатый, с величественной осанкой мужчина лет пятидесяти явился во дворец и через Уадха Менеха попросил аудиенции у регента. Его звали Сосенбаль, и прибыл он в сопровождении своего сына. Уадх Менех его знал, так как несколькими неделями раньше также передавал Тхуту просьбу об аудиенции от этого человека. Это был сирийский принц, который три года назад укрывался сначала в Ахетатоне, затем в Фивах, когда его земли захватили хетты из-за отсутствия помощи гарнизонам Палестины.

Ай также знал этого посетителя, который обвинял военачальников Анумеса и Нахтмина в том, что те пропустили захватчиков хеттов, лишивших его всего.

Итак, Ай принял Сосенбаля и его сына. После взаимных приветствий посетители сели в кресла, которые им придвинули слуги. Носитель опахала находился возле трона, слева от сидевшего на корточках секретаря. В глубине зала нубиец Шабака был занят сортировкой ведомостей. Два писца то входили, то выходили из зала. Слуги принесли посетителям прохладительные напитки.

— Регент, — начал Сосенбаль, — это мой четвертый визит в царский дворец.