Банда потерпевших - Виталий Ерёмин

– Ну, дела! – удивленно выдохнула Клава, узнав, что наши матери бывшие подруги. – Нет, это точно мистика! Ну что ты будешь делать! – ей никак не удавалось справиться с вихром на затылке. Он торчал и никак не сочетался с пробором.

Недолго думая, она поплевала на ладонь и пригладила вихор.

– А ты не в курсе, кто у нас сегодня картошку чистит? И кто растительное масло забыл купить?

Я сказал, что и без масла можно пожарить. Надо только очень мелко порезать картошку.

У Маруси стояла свеча. Клава попросила зажечь. Открыли сухое вино. Получился как бы романтический ужин. Но полностью расслабиться я не мог. Как-то неловко было наедине с Клавой. К тому же всё время казалось, что сейчас раздастся звонок в дверь и послышится голос «Откройте, милиция!» Из головы не выходила мама. Наверняка ее допрашивали, а у нее больное сердце. Я снова не подумал о ней. Хотя… если все время жалеть маму, то не сделаешь ни одного мужского поступка.

– Вань, а если бы вместо нас с Элей были другие девчонки, ты бы помог им? – спросила Клава.

Я сказал, что не помог бы. До этого случая я два раза ездил с Гультяевым и оба раза в машину садились девчонки, которые, судя по их разговору и поведению, отлично знали, для чего их везут. Конечно, можно было их пожалеть, но помогать им… Они в этом не нуждались.

Клава была задумчива. По лицу ее блуждала улыбка. Она что-то вспоминала.

– Знаешь, а мне этого Гусакова почему-то жалко.

Мы легли в разных комнатах и пожелали друг другу спокойной ночи.

Клава

Я долго не могла уснуть. Всё удивлялась, как счастье и несчастье ходят рядом.

Только во что это выльется? Ясно, что Ваня ко мне неравнодушен. Но он никак этого

не показывал. Я уж и так и этак его поворачивала, чтобы хоть что-нибудь приятное сказал. Бесполезно. Конечно, он необыкновенный. Ребят, которые могли бы, как он, так рискнуть, я еще не встречала. Он самый реальный парень, какого я еще не встречала. Если совсем честно, я готова была лечь с ним в первый же вечер. Было страшно и одиноко. А самое главное, я была так ему благодарна… Но он не сделал первого шага. И правильно. Это бы мне могло не понравиться.

Утром я сказала, что видела его во сне. Я не соврала, так и было. Мы лежали

вместе, и я ему отдавалась. Было очень сладко. Так сладко, как никогда. В ответ Ваня с удивлением посмотрел на меня. И я поняла, что тоже снилась ему.

Я подумала: люди, которые видят друг друга во сне, должны просыпаться

в одной постели.

Пряхин

Ваня не мог взять деньги. Не такой он дурак, чтобы грабить соседа. К тому же на ключе от сейфа его отпечатков нет. Это Клава. Она, как рассказывает Гультяев, и в Свидлове отличилась. То, что помогла местным браткам, конечно, не случайность. Мутная девка. Хотя… Кто бы на ее месте не соблазнился. Честных на сто процентов лично я в своей жизни не встречал. Честные бывают только по трусости. А Клава, судя по всему бабахнутая, отчаянная.

Я задействовал служебный ресурс только по части розыска. Задерживать Ваню и Клаву нужно исключительно своими силами. Иначе денежки попадут в другие руки. Нас пятеро на одного безоружного Ваню. Я, Гера, Кирилл, Шепель и Корзун. Не так уж мало. Но Ваня не так прост, как кажется на первый взгляд. От Султана ушел, от целого бандформирования. Ну и Клава, чувствуется, еще так штучка. Чую, намучаемся мы с ними.

Они в Москве, причем где-то недалеко, может быть, даже в нашем же районе. Здесь Ваню проще найти, но и ему проще уйти, если запахнет жареным.

Где конкретно могут жить? Скорее всего, снимут хату. Напрягать друзей Ваня не будет.

Гера, Корзун и Шепель работают сейчас с вокзальными арендаторами квартир.

Без документов ходить по Москве чревато. Значит, будут делать себя паспорта, а Ваня – водительские права. Гера, Корзун и Шепель работают с продавцами поддельных документов.

Что еще надо учесть? Самое элементарное: бороду и усы Ваня сбреет, а Клава перекрасится в блондинку. В таком виде они и сфотографируются на паспорта. И при этом обязательно будут выявлены, какие бы фамилии себе не взяли.

Короче, бегать им от силы неделю. Ну, если залягут на дно, то немного дольше. Ровно настолько, на сколько залягут. Долго отлеживаться все равно не смогут. Возраст не тот.

Ярослав Платонович Гусаков

Приезжаю с работы и ложусь спать. Пряхин не звонит. Гультяев не заходит. Вся моя бурная жизнь как-то враз сдулась. Смотрю на себя в зеркало и не узнаю. Безжизненные глаза. Морщины, как у старика. А самое главное – Пряхин и Гультяев не звонят, не заходят. Я никому уже не нужен.

Я хотел провести завод через процедуру банкротства и купить небольшой дом отдыха на Черном море. Чтобы не остаться ненароком ни с чем, перевел в нал все безналичные средства. И вот, в один момент потерял почти всё. Ну, почти всё.

Нет никакой надежды на то, что Пряхин найдет и вернет деньги. Не такой он человек, чтобы упускать из рук миллион долларов. Он мог бы вернуть какую-то часть, если бы хоть немного боялся меня. Но он меня не боится.

Пряхин – моя «крыша», защита от рэкетиров. Он отслеживал все прибыли завода через моего бухгалтера. То есть он сам по себе рэкетир, только при погонах и при власти. Это я его боюсь, и он это знает. Это кровососущий клещ, от которого нет защиты.

Странно, но у меня нет особой злости к Клаве. Сам себе удивляюсь. Есть только досада, что она сбежала с Ванькой, которого я терпеть не могу. Не ревность, а именно досада

Клава

Утром наши фотографии, увеличенные с паспортов, показали в криминальной хронике. Правда, сумму похищенных денег почему-то не назвали. Всё! Не видать мне теперь юрфака, как своих ушей. И свободы рано или поздно не видать. Но мы ещё побегаем.

После обеда я закрылась в своей комнате, загримировалась, надела силикон. Ваня отметил только один недостаток. При ближайшем рассмотрении видно, что у старушки подозрительно молодая кожа.

Для того, чтобы превратить Ваню в старика, потребовалось гораздо меньше времени. Достаточно было седого парика и очков. От силикона он отказался.

Первое, что заметил Ваня, когда мы вышли из маршрутки возле клиники, был «Мерседес» Кирилла. Мы поковыляли к входу. Если даже в машине кто-то был, он нас проворонил.

Неприятности начались в вестибюле. Там прохаживался Шепель. Нас он не узнал, но проводил глазами, когда мы подошли к справочному бюро. Я спросила, в какой палате Анна Дмитриевна Смирнова. Мне сказали, что в сорок девятой. В этот момент Шепель подошел совсем близко. Крутанулся и отошел.

Мы поднялись в лифте на четвертый этаж. На медицинском посту никого. Мы вошли в 49-ю палату. Там было шестеро больных. Анна Дмитриевна лежала на высоких подушках. Она почувствовала наше присутствие и открыла глаза. Некоторое время смотрела с недоумением. Потом в ее взгляде мелькнула какая-то искорка. Она узнала сына.